Хм. Дурацкий каламбур.
— Ну, вот и он, — говорит седовласый вахтер.
Разворачиваюсь и смотрю, как Соловьев выбирается из такси, а потом взбегает по серым каменным ступеням.
Сегодня он выглядит иначе. Утро субботы, как-никак. С него станется, что и дома не ночевал. Волосы взъерошены, вид хмурый, немного помятый. На нем темные джинсы и такая же темная водолазка под кожаной курткой. Костюма или галстука нет, все -таки выходной.
С каждый секундой, что я смотрю на него, бабочки в моем животе становятся все уверенней. Они порхают в пустом желудке, отчего я только нереальной силой воли не растекаюсь в довольную лужицу прямо там, в холле, под его взглядом.
Как можно быть таким реальным и таким недоступным?
На меня Соловьев смотрит сверху вниз, в нем все-таки под метр девяносто, а во мне только метр семьдесят. На вид ему тридцать с небольшим, тогда как мне двадцать четыре.
Не говоря ни слова, он кивает мне, пока Леонид Львович тараторит без остановки, пересказывая то, что Соловьев и так узнал во время телефонного разговора.
Соловьев благодарит вахтера и идет к лифтам. Я плетусь следом.
Леонид Львович остается дежурить у входа, и тишина вокруг нас сгущается. Легкая офисная музыка не льется из динамиков. Даже супер бесшумный лифт этим утром гремит неестественно громко, а с ним и мое сердце.
Бух. Бух. Бух.
Настолько громко, что, кажется, если я встану ближе к Соловьеву, он обязательно услышит, как оно заходится.
Я никогда не волновалась настолько даже от того, что десятки мужчин смотрят онлайн, что я вытворяю перед камерой. А этот мужчина просто позволяет зайти мне в лифт первой, и у меня уже сбивается дыхание.
Он входит следом и, кажется, заполняет собой весь лифт.
Еще один дурацкий каламбур.
Я вжимаюсь в противоположную стенку, чтобы не коснуться его даже ненароком, иначе не выдержу. Не захочу отпускать. Сожму пальцы на его бицепсах, проведу пальцем по груди, чтобы понять действительно ли она такая же твердая на ощупь, какой кажется?
Он стоит спиной, не оборачивается, ни о чем не спрашивает. С таким же успехом он мог ехать в лифте один. Я для него пустое место. Мало того, что вчера достала, так и сегодня решила добить.
От нечего делать разглядываю его задницу, и понимаю, что это огромная ошибка. Просто еще одна в череде многих других. В его задницу так и хочется вонзиться ногтями, пока он будет погружаться все глубже между моих разведенных ног.
Вдруг он оборачивается и смотрит на меня, вскинув одну бровь. Понимаю, что лифт уже остановился. И Соловьев ждет, чтобы я вышла первой.
Проскальзываю мимо него, поражаясь тому, какой махиной он кажется рядом со мной. И как же сильно возбуждает эта беззащитность, и то, каким сильным он выглядит рядом.
Иду к его офису первой, по-прежнему молча. Ну ладно, хоть за умную сойду. Только молчанием и удается скрыть весь тот разброд и шатание, которые творятся в моем мозгу.
Схватить паспорт и убежать. Не представлять ничего. На столах и стульях — и стоя, и сидя, и раком. От одной только задницы впечатлений на полгода вперед. А надеялась ведь, что удастся забыть раньше.
Соберись, Лера. Сначала паспорт, потом справки и Серега. Может быть, хотя бы он поможет скинуть напряжение. Может быть, я просто давно не была с мужчиной. Только игрушки и пальцы. Вот возбуждение и скопилось в каком -то нереальном количестве.
Последний парень у меня был... кажется, в августе? Случайная связь недели на две. А потом было не до того. Это не Соловьев виноват, это мои личные тараканы.
У дверей его офиса отхожу в сторону. Соловьев достает ключи , распахивает дверь и все равно пропускает меня вперед. Чертов джентльмен.
— Значит, паспорт? — наконец, произносит он.
Лучше бы молчал.
Хриплый, как спросонья, голос. Таким произносят: «Хочу тебя сейчас». По спине сразу бегут мурашки.
Киваю.
— Да... Должен быть тут.
— Ну, иди. Ищи, — он делает широкий жест рукой.
И я понимаю, что он вдруг перешел на «ты». Это почему-то царапает нехорошим предчувствием, но я не могу здраво оценивать все свои ощущения, которые во мне вызывает этот мужчина. Так что решаю не зацикливаться и просто сосредоточиться на поисках паспорта.
На столешнице его не вижу. Разглядываю бумаги, папки, отчеты, не разобранную почту. Всего этого вчера тут не было. Поднимаю глаза на Соловьева.
— Это я неудачно вчера вечером сбросил все на этот стол, — говорит Соловьев, читая мои мысли. — Сегодня хотел разобрать. Если будет время.
Он не сел за свой стол, так и остался стоять. Слишком близко ко мне. При этом никак не помогает в поисках.