Она обегает коляску и опускается перед бабушкой на колени. Прямо рваными коленками на холодную землю.
— Валерия... — едва слышно шелестит женщина.
В глазах Леры стоят слезы. Она боится моргнуть, чтобы это наваждение не исчезло.
— Так зовут мою внучку, — произносит женщина, мечтательно глядя вдаль, и Лера все -таки моргает.
По щекам бегут слезы.
Старушка замолкает, а Лера так и сидит, замерев перед ней, ждет, что бабушка вспомнит ее. Или скажет что-нибудь еще.
Я оставляю коляску и подхожу к ней, поднимаю с колен. Она дрожит, цепляясь за меня.
Вожу рукой по голове, плечам и спине. Сейчас в этих жестах нет вожделения и страсти. Мне стыдно. За то, что другие женщины привили привычку, что все покупается и продается.
Теперь я, черт возьми, действительно хочу ее спасти. Хочу помочь.
Она трет тыльной стороной ладони глаза и отстраняется.
Вечерний тусклый полумрак делает ее кожу бледно-восковой. Глядя на меня, она вновь закусывает губу. Пытается отвести взгляд, но я наклоняюсь и целую ее.
Она замирает. Самое время оттолкнуть, послать или наорать. Но Лера отвечает на поцелуй, обхватив меня за шею обеими руками. Она смешно балансирует на цыпочках, ее тело под моими руками вытягивается в струну.
Мы целуемся какое-то время, а потом, так и не говоря ни слова, я снова берусь за коляску. Когда мы добираемся до пандуса, то кругом уже темно. Горит только фонарь над входом.
Бабушку забирает санитарка, говорит Лере, что та может идти, но упрямица Лера уходит вместе с ней. Не знаю, пытается ли она так сбежать от меня или просто хочет остаться рядом с бабушкой, надеясь, что сегодня она все -таки вспомнит, что эта девушка и есть ее внучка.
Лера все-таки появляется спустя какое-то время. Мнется на пороге, глядя на меня. Не ожидала, что я останусь и дождусь ее?
— Ты как добираешься сюда?
— На автобусе. Тут недалеко.
Ага. Какой-то час времени впотьмах по городским окраинам.
— Идем, я подвезу.
По-прежнему избегает смотреть на меня. Кивает и идет рядом бесшумно, как будто и не ступает по земле.
Да, все сложно, но мы разберемся. Или нет?
Беру ее за руку, переплетая пальцы. Когда я в последний раз вел кого -то за руку? Так и не вспомнить.
— Ты замерзла, — говорю.
— Немного.
Довожу ее до машины, открываю перед ней дверь. Она стоит. Не садится.
— Не думаю, что это хорошая идея, — говорит она.
— Я не буду распускать руки. Но нам нужно поговорить, как думаешь?
— О чем?
— О твоей работе.
Она бледнеет. Это видно даже при слабом свете единственного фонаря, под которым стоит машина.
— Как ты узнал?... — шепчет она.
— Случайно так вышло.
— И ты... видел?
Она отступает на шаг назад от машины. Еще немного и убежит в ночь, как лиса в свете фар.
Хватаю ее за руку, притягиваю к себе. Держу крепко.
— Видел.
Она вздрагивает, как будто я ее ударил.
— Вот почему. Ты так вел себя со мной.
Это даже не вопрос.
Да, поэтому я окунул ее в грязь и вывалял. Думал, она к ней привыкла.
— Прости за это.
— Ты не должен... я ведь...
Не смогла договорить. А что хотела — «я ведь.» Кто? Шлюха?
— Нет, я должен перед тобой извиниться. А ты это ты. Чертовски сложная, неоднозначная, непредсказуемая женщина, которую я очень хочу с нашей первой встречи. И я прошу у тебя прощения.
Лера шумно выдыхает. Чувствую, как ее холодные пальцы пробираются ко мне под куртку.
— Где же ты был такой этим утром. — шепчет она.
— Разве нет пути назад?
— Не знаю. Просто. — она сглатывает и поднимает глаза. — Мне надо работать этим вечером, понимаешь?
Глава 11: Лера
Соловьеву потребовалось несколько секунд, чтобы осмыслить эту фразу. «Мне надо работать».
Как бы звучал ответ при нормальном положении вещей? «Встретимся после работы?» и никаких проблем. В моем случае все сложнее. Он сам сказал. И я знаю, что все действительно чертовски сложно. Это не та профессия, которую можно уважать.
Есть большая разница между «Прости, сегодня не могу, мне надо писать диплом этим вечером» или «Вообще-то я должна трахнуть себя вибратором на камеру. И лучше два раза».
Он знал, кто я и обращался со мной в офисе утром так же, как мужчины обычно относятся к женщинам, торгующим своим телом. Не знаю, как узнал. Даже думать не хочу, хотя это и глупо. Все тайное становится явным, так учили в детстве рассказы Драгунского, и это действительно так.
Казалось, я успешно разделяю два мира — один онлайн, в котором я — голая искусительница. И другой — оффлайн, обычная студентка, в одежде и без вибратора в руке.