— Ну, на Колобка моей фантазии точно хватит.
— Саш, и дурак бы понял, что я пошутил, — хмыкнул Дар, пытаясь что-то отыскать на кислотном столе, что было сложно, так как столик был завален частично бумажками, частично — стаканчиками. — Нужно же было вас как-то переключить с публичного обсуждения членов.
— Мы не обсуждали члены! — возмутилась я. — Мы обсуждали наши любимые типажи. Ти-па-жи, понимаешь? И тенденцию выставлять мужских персонажей так, будто они могут думать только тем местом, которое свербит.
Пока я распиналась, Дар таки нашел какой-то клочок бумаги, который, скорее всего, был чеком из доставки, и запихнул его в карман.
— Все. Поехали, пока ты не выдала мне часовую лекцию об отличных качествах сталкеров.
Попрощавшись с ребятами, которые смотрели на нас с Даром так, словно мы были их личными клоунами в цирке, я покинула студию вслед за братом.
Мое личное Ископаемое в машинке помалкивало и даже не просило ехать помедленнее. Как ни странно, у Дара прав не было: он никогда не учился водить, да и вообще машины обходил по широкой дуге. Как говорится, за руль его не тянуло, поэтому, когда я пошла учиться вождению, Дар был первым и единственным человеком, который отговаривал меня от сего увлекательного занятия. А первое время с того момента, как мне выдали карточку со страшной фоткой (хуже, чем на паспорте!), братец отказывался со мной ездить, мол, его полностью устраивает жизнь с полным комплектом конечностей.
Возможно, ему права и правда были не нужны, потому что у него было очень много друзей, которые могли бы его подвезти. Так что когда я высадила его у городской квартиры, то с чистой совестью и чувством выполненного долга поехала домой.
Сначала я думала удобненько расположиться на своем фиолетовом диванчике с ноутбуком и засесть писать, но первые пять предложений показали мне, что сегодня я явно не в потоке, так что я отложила ноут и взялась за папочку Психчинского. Но с ней как-то тоже не сложилось. На выручку пришла пачка чипсов с солью из закромов и сериальчик по телевизору, под который я и уснула — настолько тягомотный он был. Никогда не понимала, зачем в фильмах нужны длинные эпизоды, где кто-то просто смотрит на небо пять минут и думает. Ну честно, в реальной жизни ты втыкаешь в стену в пять утра и даже не думаешь, ну или делаешь вид, что смотришь сериальчик, а на самом деле думаешь.
В итоге проснулась я очень рано, и у меня безумно болела затекшая спина. Безусловно, фиолетовый диванчик был классным и на нем было прикольно проводить время, но спать я предпочитала в мягкой кровати.
***
Ах да, надо же закрыть больничный.
Походы в больницу я не любила никогда. Еще со школьных времен, когда у тебя температура под тридцать девять, а мама тащит тебя на прием к педиатру, потому что какая-то гнида в регистратуре вместо того, чтобы принимать звонки от мамочек и папочек больных деток, разговаривает по телефону со своим любимым. Обычно мама лечила нас своими методами: попьешь недельку олений мох — и все следующие полгода точно не заболеешь. Вот только в школу всегда требовали справку, поэтому к педиатру ходить приходилось.
Навсегда я запомнила тот случай, когда я с температурой сидела в коридорчике. Перед глазами все кружилось, и я молилась, как бы не блевануть на мимо проходящую санитарку, а мама на все лады ругалась с девушкой из регистратуры, которая собрала просто невероятную очередь. И в какой-то момент нескончаемой эпопеи из очередей Марфа Васильевна психанула и вызвала скорую в детскую поликлинику. Как же — ее ребенку плохо! Надо ли говорить, что в шоке были все? И только я тихо — хотя скорее громко — блевала на тетю рядом. Ротавирус как-никак подхватила.
Так что во вторник в больничку я шла, как на казнь. А три часа в очереди с бабками, которые перемывали кости всем, кому только можно, заставили меня вообще пожалеть о том, что я взяла этот чертов больничный. Благо, там хотя бы были кондиционеры.
В какой-то момент бабульки переключились на перемывание своих собственных костей. И так красочно описывали синдромы заболеваний, что я сразу, с ходу, без помощи врача, нашла у себя пять смертельных диагнозов и начала подумывать позвонить Гробовщику. Так сказать, сразу позаботиться о панихиде. Плевать даже, что у меня нет и никогда не было его номера.
Влезть без очереди мне совесть не позволяла. Да и сама виновата, что вчера пропустила свою запись, а теперь вынуждена куковать в живой очереди.
В итоге, когда мне позвонил Психчинский, я даже обрадовалась. Хоть какое-то разнообразие в нескончаемой череде бабулек.
— Ну и где ты? — услышала я вопрос, как только поднесла телефон к уху. Громкость была большой, и женщина, сидящая рядом, недовольно на меня посмотрела. А мне стало самую малость обидно за Психчинского. Значит, перешептывания бабулек ей не мешают, а Сережин голос, которым вполне можно озвучивать аудиокниги, мешает.
Показав женщине язык и получив ее полный возмущения взгляд, я отошла подальше к окну, чтобы не мешать эстетам болезней предаваться их общему искусству.
— Саша, почему ты молчишь в трубку и так странно дышишь? Может со связью что-то не так? Алло, Саша!
Его странный почти что диалог между ним и его второй личностью, меня позабавил. Заняв подоконник, я все же ответила:
— В больнице я, Сергей Павлович, в больнице.
— И что на этот раз? — с опаской в голосе спросил он.
— Ни-че-го. Просто нужно закрыть больничный. Мой глаз особо не пострадал, да и синяк уже спадает.
— Тебе изначально не нужно было брать больничный, — с такими знакомыми самую малость осуждающими интонациями произнес он. Таким тоном обычно говорят что-то вроде: «Саша, отбиваешься от коллектива!». — Я же хожу на работу с разбитым носом. Между прочим, тобой разбитым.
— Фактически — Никитой.
— Считай себя заказчиком киллера! — предложил Психич, а я рассмеялась — громко так, на весь коридор, — за что была награждена еще одной порцией недовольных взглядов. — Смешно тебе, Саша? Я уже почти неделю дышу через рот, а тебе смешно.
— Сергей Павлович, не давите на мою совесть, она не выдерживает.
— Я сомневаюсь, что она у тебя есть, — хмыкнул Психич, а я надулась. Вот зачем ставить под сомнения мои этические качества? Я очень добрый человек, хотя многие с этим не согласятся. — Так, ладно, пошутили и хватит. Ты завтра на работу выходишь? Или как сегодня?
— Если закрою больничный, то выйду.
— То есть вероятность того, что ты его не закроешь, велика?
Я тяжело вздохнула.
— Сергей Павлович, я кукую в этой очереди уже три… хотя нет, подождите, почти четыре часа, — поправила я, посмотрев на большие часики на стене. — И она двигается медленно, как машины в пробке в час-пик… в Москве. Вы знаете, сколько за это время прошло людей? Семь! Только семь! За почти четыре часа! Мне кажется, что там в кабинете не терапевт, а психотерапевт — и он слушает все их душевные излияния вместо того, чтобы выписать парацетамол.
Пока я высказывала все свои негодования, Психчинский молчал, а затем выдал:
— Ну так поори на них.
— В смысле поори? Я не могу орать на бабушек! — всплеснула я руками — хотя скорее только одной.
— А на меня, значит, можешь? — ироничным тоном спросил Психич.
— Извините, Сергей Павлович, — буркнула я, состроив недовольную рожицу. Все равно он меня не видел.
— Забей, Саш, — отмахнулся Психчинский. — Закрывай свой больничный и шуруй на работу. Мне нужна помощь. Домик я вроде нашел и с архитектором договорился, так что выезжать будем в пятницу где-то после обеда. Если все пройдет хорошо, к ночи будем на месте. Успеем поспать и на трезвую голову возьмемся за работу.
Я поджала губы. Мне все еще не хотелось никуда ехать. Даже за хорошую выплату по сверхурочным.
— Сергей Павлович, хотите, я найду для вас помощника? Даже не так… Приворожу его к вам, чтобы он точно от вас не убежал!
Идея казалась мне гениальной. Ради такого дела не грех даже мамочке позвонить.