— Хороший вопрос, — хмыкнула я и полезла в морозилку, где помимо полиэтиленовой одноразовой формочки для льда нашла ещё и вмёрзшие в стенки контейнеры с бабушкиными ягодами и, кажется курицу, но за то, что это именно она, я ручаться не стану.
В голове назрел один хороший вопрос: где, а главное чем питается мой брат? Потому что дома явно мышь повесилась. Сначала проскользнула мысль, что у него появилась постоянная девушка, но я быстро потрясла головой, отгоняя эту мысль. Ну не могу я представить брата в длительных отношениях. Он человек-настроение, такое своеобразное перекати поле: сегодня здесь, а завтра там, как в песне Бременских музыкантов. Только он не принц, а Осел. Так что скорее всего Дар снова сидит на диете, потому что бедного парня некому кормить, а нормальный ресторан он выбрать не может.
— Александра Петровна, я не буду это пить! — вдруг возмутилась Нина, а я, которая в этот момент пыталась вытащить примёрзший пакет, от неожиданности дёрнула его, отчего тот порвался и маленькие кубики льда посыпались на меня.
— Нина! Твою дивизию! — прошипела я. — Что ты там пить не будешь?
— Это! — весомо произнесла девушка и потрясла мешочком. — Я не труп, чтобы меня воскрешать.
— А я не некромант! — неосознанно копируя её возмущённую манеру, выдала я. — А это всего лишь чай. Антипохмельный. И вкусный!
— Ну, если вкусный… — Яйцева с сомнением посмотрела на заварочный чайник, в котором плескалась янтарная жидкость и от кипятка распускались сухие лепестки цветов.
— Вкусный, — махнула рукой я и принялась собирать холодные кругляшки с пола. — Ты зачем лёд просила-то? В чай добавить?
— Нет. На лицо положить. Чтобы отеки чутка спали, — пожала плечами Нина. — А то у меня после вчерашнего лицо размером с глобус.
Нина, конечно, самую малость преувеличивала, всё было не так плачевно.
Я нашла ей чистое вафельное полотенце, мы собрали в него лёд, и Нина вновь села за стол, прикладывая полотенце то к одной части лица, то к другой, попутно умудряясь второй рукой делать массаж.
А я стояла, привалившись бёдрами к кухонной столешнице, и всё гадала, когда до Нины дойдёт, что время давно уже не утреннее и вообще-то ей надо бы быть на работе. Я уже думала напомнить ей, но Нина вдруг вся побелела и, глубоко вдохнув, отложила полотенце.
— Работа, — прошептала она. — Твою ж мать! Это ж опять брать больничный. А мне его никто не оплатит…
Дело в том, что среди стажёров у нас была вечная текучка, и потому у Агентства сложилась следующая система: стажёров набирали скопом и на оклад не сажали, официально не трудоустраивая. А вот если стажёр смог продержаться больше полугода и к нему не было нареканий, его устраивали как младшего сотрудника в одну из команд и таки ставили заветную печать в трудовую книжку. Вместе с Ниной брали человек пятнадцать, а осталось трое или четверо.
И Яйцеву, хоть она неофициально была закреплена за Психушкой, так-то уже должны были взять в основной штат, но, может, Серёжа ещё сомневался на счёт неё, потому что та всё ещё оставалась стажёркой. Псих вообще дольше всех отбирал сотрудников, в отличие от того же Никиты, который, как поговаривали, брал к себе каждого. Вот только из его команды быстро уходили. Почему — не знаю. Может, шуточек его не выносили?
— Психич дал отгул до обеда, — театральным тоном, который можно описать как «сноб подаёт милостыню», произнесла я. Оставалось только надеяться, что мне это не приснилось. Но, раз уж Серёжа не звонит, значит, всё нормально.
— Александра Петровна! — просияла Нина. — Вы же моя благодетельница! Чтобы я без вас делала? И он не ругался?
— Немного, — соврала я, не горя желанием рассказывать Яйцевой, как было получено это самое разрешение. А вот продолжение её истории знать хотелось. — Так, пей чай и давай рассказывай, что там было после того, как ты выдала Мочалину, что хочешь его преследовать.
Нина горестно вздохнула, поджав губы.
— Позор и глупость — вот что!
— А до этого тогда что было?
— Поверьте, Александра Петровна, до этого все было прилично.
В этот момент я себя почувствовала Серёжей. Нина была не намного меня младше, чтобы всё время обращаться ко мне на «Вы», так что я попросила её называть меня Сашей хотя бы за пределами работы, и она, широко улыбаясь, согласилась. А я смотрела на эту улыбку и не могла понять, пожалею я о своём решении или нет.
***
После того как Нина поинтересовалась, почему она, собственно, по собственной хотелке не может преследовать человека, а конкретно — Мочалина, повисла долгая пауза. Такую в мультфильмах обычно обозначают карканьем ворон. А так как у Серафима в квартире ворон не наблюдалось, на помощь пришли соседи с дрелью. Ну а что вы хотели? ЖК-то новый, мало кто успел доделать ремонт.
Молчали Фимочка с Ниночкой долго, просто потому что не услышали бы друг друга в этой какофонии. Молчали и смотрели. Долго так, внимательно. Мочалин с немым вопросом во взгляде, а Нина с затаённой жалостью к себе. Она-то планировала, как в лучших любовных историях, облиться чаем, подождав того момента, как тот немного остынет, чтобы Серафим, как истинный джентльмен, предложил ей свою футболку и не смог бы выгнать не только из квартиры, но и из души.
Но планы Нины имели свойство гнить на корню и не дорастать даже до состояния побега. Помните, что она не хотела выливать на себя кипяток? Ну так вот, наверное, ей стоило идти от обратного и хотеть ошпариться, чтобы всё пошло, как надо. Потому что, находясь в расстроенных чувствах и под музыкальное сопровождение дрели, Нина решила выпить чаю, не подумав, что он горячий.
Собственно, случилось следующее: она обожгла язык, сплюнула кипяток в чашку, принялась совершенно не мило обмахивать высунутый язык ладонью, а кружка тем временем выскользнула из дрожащей руки, пролив содержимое прямо на колени стажёрки, расплёскивая содержимое по юбке и стекая на пол.
Нина вскочила, сопровождая сие действо визгом и падением табуретки. Серафим тоже ошалело поднялся, ища полотенце, пока Яйцева всхлипывала, оттягивая юбку от красных бёдер.
В этот момент дрель перестала петь, но лучше от этого не стало.
Для Нины происходящее стало последней каплей. У Ниночки всегда были поклонники — не толпы, конечно, но маленькая тележка набралась бы. И каждый из них был бы рад её обществу, оказывая знаки внимания и потакая капризам.
А Мочалин?
С ним она раз за разом только позорится — и ничего больше.
— Придурок ты, Мочалин! — всхлипывая и размазывая макияж, заговорила Нина. — Я ведь люблю тебя! Бегаю за тобой, как комнатная собачка! Чуть ли не хвостиком виляю! А тебе!.. А тебе всё равно!
Голос у девушки был сиплым и надломленным, оттого и попытки кричать тоже с треском проваливались. А Мочалин тем временем просто смотрел на всё это взглядом «куда я попал и за что мне это наказание».
— Вот приворожу тебя, и будешь за мной… как миленький! — не унималась тем временем Нина, заменяя некоторые слова в своей речи всхлипами.
Знаете, чисто по-женски я Нину понимала. Когда перед тобой мужчины долгое время расстилались чуть ли не как ковровая дорожка, осознать, что ты не пуп земли и мужчина тебе ничего не должен, только потому что ты обратила внимание в его сторону, очень сложно. Вообще, многим людям очень тяжело даётся понимание, что им никто ничего не должен. И что хорошее отношение это привилегия, а не данность.
А любовь в моём понимании — это дом, который нужно построить на фундаменте из уважения к человеку кирпичиками из искренности и доверия, вставив в окна взаимопонимание, пустив по трубам тепло и накрыв крышей из ласки. Это не страсть, не секс и даже не взаимное влечение. Самыми близкими синонимами, которыми я могла для себя охарактеризовать это чувство, были опора и поддержка.
Если при взгляде на Ташу с Никитой я чувствовала какое-то внутреннее тепло и удовлетворение, как мама, которая видит, как её ребёнок делится игрушками в песочнице, то в данном случае я просто не знала, как реагировать и что говорить.