Я рассказал о финале судьбы орхидеи, которая, даровав мне смерть, сама тоже отправилась на кладбище – и через это стало доказательным полное наше предметное равенство в существующей системе вещей: в этом мире, где звезды, люди и башмаки рождаются, чтобы одинаковым образом исчезнуть.
Итак, в начале было слово, и это слово было во мне, и это слово было “я”.
Русское слово – и вокруг все слова русские, и я уже не в одиночестве. Я иду по розовой глиняной тропинке, которая переходит с одного плавного бугра на другой, иногда теряется из виду – когда западает в невидимый с моего места склон, – однако на подъеме следующего бугра бодро устремляется дальше, огибая справа или слева вершину или напрямую отважно перемахивая через нее.
И однажды, когда я находился как раз на таком вершинном участке тропы, увидел вдали, за вторым бугром – на третьем отрезке прерывистой в моих глазах дорожки, – идущую навстречу мне женскую фигуру в светлом…
Я – слово, и рядом со мною другие слова, и все вместе мы составим сейчас картину рая на земле. Этот рай расположен на пространных пологих холмах срединной России, в пойме широкой и прихотливо излучистой реки Оки.
Заливаемая полой водою весеннего разлива, эта раскатистая приречная долина летом представляет собой пестрый луг цветущего разнотравья. Я шел по райским холмам, всей грудью вдыхая воздух Бога моего, и увидел вдали на склоне отлогого холма идущую навстречу мне женщину во всем белом.
Слова, которыми я был окружен, разъяснили мне, что река Ока, распространившая свои змеистые извивы по всей Среднерусской возвышенности, и на самом деле была когда-то змеею – тем самым змеем-искусителем, который совратил Адама и Еву. Правда, существует мнение, что змей-то ни при чем: лукавый воспользовался им, как чревовещатель куклой: слова соблазнения произносил некто, а змей только пасть раскрывал. Теперь же змей библейский был сражен и сброшен наземь, превращенный в одну из самых красивейших рек земного рая. Краешек его блистающей чешуйчатой спины сверкал под солнцем как раз за третьим, дальним, лиловатым холмом, с вершины которого по едва заметной ниточке тропы спускалась женщина в белом, направляясь в мою сторону.
Пока она спускается с дальнего холма, исчезает за отлогим склоном второго, чтобы вскоре, очевидно, появиться из-за него и возникнуть на тропе – уже гораздо ближе ко мне и приближеннее к минуте нашей встречи.
Пока неотвратимо и неуклонно сближаются наши стучащие сердца, мы успеем сказать несколько слов о том, что раем стала не только Россия, но и вся планета целиком и люди на ней больше уже никогда не умирают. Я и все другие, которых теперь встречу на своих путях, – все мы впредь будем исполнять одно лишь предназначение: вечно ходить по земле в поисках тех, которые воскресли
– так же, как и мы, как и я – и оказались на преображенной земле. Мы будем искать и находить всех, кого жаждало иметь и любить наше сердце в прошлом несчастном нашем существовании.
И хотя Бог даст нам возможность летать, как и Своим Ангелам, мы, человеки, предпочтем ходить по земле пешком. Потому что некуда нам теперь спешить, да и незачем. Всех любимых, утраченных, мы все равно отыщем и крепко прижмем к своему сердцу. Неспешно путешествуя из страны в страну, мы будем наслаждаться этим видом творчества, этим дивным искусством: шествовать по путям нашего душевного влечения.
Поверхность земли, освобожденная от алчных земледельческих поползновений и всех видов скоростного транспорта, воняющего дыханием вельзевула, покрыта извилистыми пешеходными дорожками, узорчато-прихотливыми, тонкими линиями надежд. По ним можно было бы угадывать пути сердечных желаний всех преображенных людей на земле. Для одних были бы милы и привлекательны ровные долинные, для других – горные перевалы, террасы и проходы по извилистым крутосклонным каньонам, а некоторые предпочли бы лыжные пути через Северный или Южный полюс. Мне же нравится ходить по отлогим увалам и просторным равнинам срединной России.
А Божественный дар полета, врученный нам для нашей свободы, мы вовсе не отринули неблагодарно, но всегда использовали к месту, в меру и по необходимому случаю. Пошатнется усталый путник-горнопроходец где-нибудь на скальной закраине, где проходит дорога, и падет вниз – но не грянет на камни, потому что гибнуть ему нельзя, он бессмертен: автоматически включится в нем левитация. Еще бывает нужна она для переправы путешественника через реку или море, здесь без полета не обойтись. И на самых популярных трассах, где-нибудь над Ла-Маншем или Беринговым проливом, над Босфором или
Дарданеллами, можно будет увидеть самые пестрые, развеселые и картинные толпы летящих по воздуху людей.
Я спустился со своего холма, пошел луговой дорожкой по отлогому изволоку, мне видна была тропинка, бегущая по склону следующего холма. По этой розоватой тропинке шла, приближаясь ко мне, уже хорошо различимая и вполне узнаваемая на таком расстоянии Надя, моя жена… И вот наконец мы встретились посреди дороги и обняли друг друга.
Она выглядела на те же самые двадцать пять лет, такая, какою я ее запомнил,
– а ему можно было бы дать сорок лет с небольшим, это был крепкий мужчина в расцвете сил, каким он в жизни никогда не был. Я вспомнила, что умер-то он всего лишь двадцати восьми лет, а я в эту минуту задался вопросом: сколько же лет прожила она на свете после меня? И нам обоим, для которых время стало бесконечным, прошедшие до наших смертей мгновения представились блестящими шариками ртути, которые соскользнули с чьих-то теплых ладоней, упали на дорогу и рассеялись тысячами невидимых крохотных капелек.
Сколько лет тебе было, начал я и невольно запнулся, на что она, понимающе улыбнувшись, сама продолжала вопросом: когда я умерла? Я кивнул и тоже улыбнулся – смущенно, и подумал при этом: почему Келим, ангел смерти, так бездарно лгал мне в час моей самой тяжкой страсти? Я также была поражена: оказалось, великая правда в том и состоит, что рай и есть воскресение, – зачем надо было Келиму внушать нам, что, когда смерть наступит, мы проваливаемся в пустоту абсолютного одиночества?
Я погибла в тридцать пять лет в Португалии… – значит, ты пережила меня на семь лет… но почему Португалия, Надежда, каким образом ты попала туда?
После твоей смерти я жила в разных странах: в Германии, Южной Корее, во
Франции, – ты еще выходила замуж, Надежда? Да, два раза, но оба моих мужа также умерли, как и ты, – так же умерли, как и я? Значит, они умерли от своей любви к тебе? Мы ведь встретились здесь, потому что я искал тебя… А ты, ты тоже искала меня?
Нет, я искала другого и обошла пешком уже всю землю, – и сколько же лет ты ищешь этого другого и почему до сих пор не могла найти его? Не знаю точно, сколько лет прошло: сто, двести или пятьсот… может быть, тот, кого я ищу, на самом деле и не умер, хотя я сама хоронила его на семейном кладбище в
Корее. “Не умер на самом деле…” – что это значит, Надежда? Я хотела сказать, что, возможно, Орфеус и не жил на свете, вернее, его бесподобный голос принадлежал не тому человеку, который умер у меня на руках, – это был мой третий муж. Но кому же тогда мог бы принадлежать этот голос, если не мужу твоему, – не знаю кому, но, по всей вероятности, человеку, избранному
Господом. И Орфеус находится теперь не на земле, а на небе.
В таком случае, милая Надежда, ты не сможешь больше увидеть этого третьего своего мужа и обнять его, как меня сейчас, – да, это так, не смогу больше увидеть его и обнять, но зато смогу вечно ходить по земле и искать его. А мне, что остается делать мне, моя дорогая, моя единственная на все времена?
Ведь я тоже воскрес в этом мире вечного счастья только лишь для того, чтобы найти тебя! Я оказался на райской земле, посреди зеленой долины реки Оки, и встретил тебя – для того ли, чтобы вот сейчас, точнее, сию минуту снова расстаться с тобой?