Выбрать главу

— Нет.

Поднимаюсь со стула и иду к выходу.

— Никита, — приходится остановиться и сжать кулаки, сохраняя остатки спокойствия, которого с каждой секундой становилось все меньше, — сядь. Мы не договорили.

— Я уже дал ответ.

— Меня он не устраивает.

Усмехаюсь и поворачиваюсь к нему. Взгляд падает на контейнеры, и я ковыляю обратно. Закрываю их и убираю в холодильник, пока батя наблюдает за моими действиями. Столовые приборы кидаю в посудомоечную машину и снова двигаюсь к двери.

— Мне нужно, чтобы ты снялся для новостей, — не оставляет выбора своим приказным тоном, — один снимок, и ты свободен. Можешь забирать вещи из лагеря.

Готов засмеяться во весь голос, но выдаю лишь ядовитую усмешку.

— Нет.

— Что значит твое нет? Не ты ли хотел уехать оттуда, устраивая цирк на пару с той девчонкой?!

— Это значит, что я не хочу стать одной из ступенек твоей предвыборной кампании, — скриплю зубами около выхода и терплю боль, которая простреливает всю ногу, — и у девчонки есть имя, кому, как не тебе, это знать.

— Что?

— Не надо шантажом выбивать из меня выгоду, — не смотрю на него, касаясь пальцами дверной ручки, — я не уеду из лагеря, пока не закончится сезон, и сниматься для газетенок твоих не буду.

— Решил характер показать?! Напомнить о стажировке?!

— На этот случай у меня есть видео, — сглатываю противную слюну и отворачиваюсь от него, — где ты лезешь под юбку к Кукушкиной. Один клик, и оно быстро разлетится по всему интернету. Стоит говорить, чем накроются выборы?

— Щенок, как у тебя наглости хватило?!

Открываю дверь и выхожу в коридор, не удостаивая предка взглядом.

— Прекрасное воспитание сказывается, — бросаю через плечо, запрещая себе слушать его реплики, пропитанные злостью, — сюда не вернусь. Удачи на выборах!

Закрываю дверь и иду в свою комнату, чтобы собрать вещи. Пора обзаводиться собственным жильем. С остальным потом разберусь.

Глава 45

Барин

Вспышки перед глазами проходят моментально, стоит лишь уйти с головой под воду вместе со своей поклажей. Нога болит адски, а течение нещадно несет нас вперед. Воздух в легких кажется жгучей ядовитой массой, из-за которой они могут разлететься на куски. Прикладываю максимум усилий, чтобы снова вынырнуть на поверхность. Двигаю поврежденной ногой, стиснув зубы, и жадно хватаю ртом кислород, когда получается преодолеть течение. Холодные потоки воды со дна заставляют двигаться и не обращать внимания на боль. Больше всего мотивирует тельце, которое я держу. Он не двигается. Повис, как тряпка на моем локте.

Хватаю рукой корни дерева и через несколько отборных ругательств взываю, потому что вытянуть и себя, и пацана на берег непосильная задача. Несколько раз втягиваю в легкие воздух, но не помогает. Сил он мне не придает, скорее наоборот, трачу их, медля.

Срываюсь в очередной попытке выбраться на берег и скриплю зубами от боли в ноги, которую царапаю корнями. Черт!

Еле успеваю снова схватить корень и хватаю порцию гадкой воды.

Часть выплевываю, а остатки без моего на то ведома уходят в желудок. Кашляю и со звериным ревом поднимаю Славика, удерживая своим телом, и прижимаюсь вместе с ним к корням. Как действовать дальше, не понимаю… На каком-то животном адреналине карабкаюсь вверх и тяну пацана. Я же не могу проиграть чертовой стихии?!

Руки трясутся, и ногу нещадно жжет, когда выкидываю Лемишева на траву, и сам валюсь рядом, как груша, из которой выбили добрую часть песка. Легкие готов выплюнуть при очередном вдохе. Только медлить нельзя. Склоняюсь над Славиком и замираю… Не дышит!

Черт!

Кажется, что пальцы немеют в этот момент. Сознание вскипает от мысли, что… Нет!

Переворачиваю его на спину и истерично усмехаюсь. Пока я тащил его на берег, пацан сжимал в руках кроссовку Кукушкиной. Так вцепился в нее пальцами, что я не смог вырвать. Лады!

Что там нам тренер по плаванию говорил? Грудная клетка. Складываем пальцы. Раз-два-три. Ноль эффекта! Раз за разом делаю пацану искусственное дыхание. Ничего не происходит. Перед глазами появляется пелена, а сердце так гулко бьет по ребрам, что я сдохнуть готов.

— Давай же! Давай! — орудую руками, как умалишенный. — Давай!

Кожа горит. Дыхание срывается. Только Лемишев лежит, как кукла, и не шевелится. Ничего, черт подери, не происходит!