— От чего меня нужно было защищать? — усмехнулась, хотя внутри все сжалось от разносторонних эмоций.
— Ты не знаешь, как грязно люди в высшем обществе готовы вырывать себе место, Василиса, — тетя тяжело вздохнула, продолжая испепелять меня взглядом, — там не важно, кто ты, ребенок или взрослый. Все списали бы на несчастный случай, и дело с концом.
— Да, — согласно закивала, ощущая, что сердце поливают горячим сиропом разочарования, которое стало синонимом сегодняшнего утра, — чем тогда Назар Баринов отличается от тех, кто якобы «позаботился» о моих родителях?
— Вась…
— Ты хотела поговорить, — высекаю каждое слово чуть ли не шепотом, стараясь запихнуть обиду подальше, — мы разговариваем. Только ты избегаешь ответов на мои вопросы. Неужели из всех возможных вариантов моего спасения самым приемлемым оказалась ложь?
Родственница тяжело вздохнула, но не спешила подавать голос, и мне от этого все органы скручивало.
— Я не оправдываюсь перед тобой, Вася, — тетушка печально улыбается, заставляя меня ненавидеть ее в этот момент, — сама подумай, как бы мы жили, если бы правда ходила по массам? Ты бы не смогла спокойно ходить в школу. Каждый раз бы тебя задевали, спрашивали, тыкали пальцем. Это минимум. Страшно представить, если бы те люди добрались бы до тебя, — она прикрывает глаза на миг, — или до моей семьи. Так для всех нас было лучше.
— Да? Меня, к сожалению, никто не спросил, как лучше для меня, — уперто твердила, не желая воспринимать ее доводы, которые казались сплошным враньем, — ты могла все рассказать, когда я… Да, даже в университет поступила, но ты и дальше бы молчала и встречалась с… — Осекаюсь и прикрываю ладонью глаза, пытаясь поймать спокойствие, но меня чуть ли не разрывает изнутри от несправедливости. — Ты всех обманывала, так? — Снова смотрю на тетю, которая отводит глаза в сторону. — Дядю, меня, а Веронику?
— Не надо так, Вася.
— Почему же?! Сколько можно избегать этой темы? — ее жалкое сопротивление распаляет во мне дремлющее эмоции и множество вопросов, на которые мне никто не удосужился дать ответы в свое время. — Что случилось в тот день? Почему Вероника вдруг сбежала? Что произошло с ней на самом деле?!
— Ты все прекрасно знаешь, Василиса, — ледяным тоном произносит родственница, и мои надежды на то, что она растет, рассыпаются, словно домик из потрепанных карт, — Вероника была своевольной девчонкой, захотела повеселиться, и вот к чему это привело.
— Не верю, — мотаю головой, прижимая к себе руки, — я тебе не верю.
— Она попробовала запрещенные препараты, и умерла от передозировки. Такова правда.
— Нет, — я крутила головой, не принимая ее слова, — она не могла. Ника негативно относилась даже к курению, а что говорить про…
— Но так и было!
Резкий крик тети заставляет меня замолчать. Я еле сдерживаю слезы, которые жгут глаза, но не проливаются.
— Мы закрываем эту тему раз и навсегда, — она поправляет одежду, выравнивая спину, и смотрит отрешенно, будто перед ней нашкодивший подопечный, а не племянница, которую она приписала к себе в дочери, — ты знаешь, кто твои родители, и что с ними произошло. Я правда чувствую вину за небольшую ложь, но не более, Василиса. Обвинять меня в том, чего нет, ты не имеешь никакого права, а насчет Назара, — родственница нервно поводит плечом, пока я проглатываю горькую слюну, — это моя личная жизнь, и лезть в нее ты не будешь.
— Тогда пусть твой любовник не указывает мне, — иду к двери и открываю ее, указывая тете на выход, — и тем более не угрожает, — взгляд теть Сони меняется, только мне от этого не легче, — с этого момента ни он, ни ты в мою жизнь лезть больше не будете, — набираю в легкие побольше воздуха, — потому что это МОЯ личная жизнь.
— Василиса…
— Мне нужно готовиться к рабочему дню, Софья Николаевна, — разглядываю свои пальцы, покоящиеся на дверной ручке, чтобы не сорваться.
Жду, что она что-то скажет в приказном тоне, но нет. Родственница уходит, а я громко хлопаю дверью, чувствуя, что в грудной клетке все закипает. Нет сил пошевелиться, когда дверное полотно задевает плечо, и в комнату входит Никита. Прихрамывая, возникает передо мной и изучает мое лицо.
— Работа не ждет, Васян, — копирует мой тон, но тут же хмурится, — хочешь поговорить?
Из меня вырывается истеричный смешок. Отрицательно качаю головой. Хватит с меня разговоров.
— Зря, — губы Баринова растягиваются в легкой улыбке, а брови отправляются в пляс, — я прекрасный психолог.
Отшучивается. Мило. И я посмеиваюсь. Только не радостно. И совсем не к месту, не выдерживаю, дав волю эмоциям.