Глава 48
Девчачьи слезы меня никогда не трогали.
Ни капельки.
Хотя нет, чувства они во мне пробуждали. Стойкое отвращение. Стоило вспомнить печальное выражение лица Любки и ее выжимание жидкости из слезных желез, как возникало тошнотворное ощущение, заседающее в горле.
Что касается других, на них мне было плевать. Кроме матери. Она плакала крайне редко и наедине с собой, чтобы ни одна душа не увидела ее слабости. Такие порывы были не редкими в тот момент, когда открылась измена отца. При нем мама вела себя спокойно. Не устраивала истерик. Разговаривала так, словно она царица. Зато ночами я слышал тихие всхлипы, проходя мимо ее спальни.
Прокручивая ту откровенную ночную беседу, пришел к выводу, что договорным их брак был лишь для одного человека — отца. Мама его любила, хоть и не кричала об этом на весь мир.
Сейчас же от вида соленой влаги на щеках Василисы у меня легкие сдавило невидимыми жгутами. Врос в пол вместе с кедами и не знал, что делать. Привык видеть ее язвительной, дерзкой и горящей желанием мне навалять, а тут… растерялся.
Их разговор с мадам-кокон слышал частично, поэтому и вошел нагло, чтобы убедиться, непоколебимую Ваську ничто не выбьет из колеи, но вот она передо мной старательно сжимает губы и пытается сдержать эмоции, а я превращаюсь в бревно с глазами. Пару раз хлопаю ими и ловлю себя на том, что веду себя, как предок. От этой мысли всего чрезмерно корежит, и я, сделав шаг вперед, прижимаю Ваську к себе, ощущая, как сильно ее триггерит.
Ожидаю, что оттолкнет, прогонит к чертям, только она замирает, всхлипывает и сжимает пальцами мою футболку, утыкаюсь в нее носом. Сам не понимаю, почему усиливаю хватку, притискивая девчонку к себе и вдыхая запах ее волос. С голосом возникают явные проблемы. Слов нет. Они застывают где-то в районе гортани, и я не пытаюсь их оттуда вытащить. Что ей сказать? Да, мой отец настоящая мразь, которая действует только в своих интересах, а ее тетя одна из многочисленных ниточек? Или, ну и черт с ними, пусть будут любовниками? Наплевать, что твои родители были знакомы с моими? Все не подходит и кажется, несусветным бредом, поэтому держу язык за зубами.
— Я… — Васька отстраняется и прячет глаза, смешно потирая влажные щеки, пока я пытаюсь найти ту самую папку на рабочем столе, в которую могу закинуть свои ощущения, стойко пропитывающие каждую клетку организма. — Извини… Я просто…
— Можешь меня побить, — развожу руки в стороны, не сводя с нее глаз под оглушительную работу мотора за ребрами, — где там твоя книжулька?
Василиса лишь отрицательно качает головой и не улыбается. Меня это задевает. Ловлю себя на мысли о том, что хочу видеть, как ее красивые губки расплываются в улыбке.
Улыбке, которая предназначается мне.
Прогоняя прочь сопливые ощущения, провожу рукой по волосам, и пожимаю плечами.
— Ладно, — тяжело вздыхаю, изображая клоуна, — давай рукой.
Замирает и смотрит на меня во все свои голубые глаза. Убивает этим открытым взглядом, пробирающимся под кожу и дальше в ткани поближе к области сердца. Секунда. Две. Три. Скромно усмехается. Милое личико озаряет легкая улыбка, хотя глаза до сих пор полны боли.
— Нет. Не буду.
Тихо произносит. Рассматриваем друг друга, словно не были знакомы. Я ее пожираю глазами, воскрешая в памяти мягкость губ и нежность прикосновений. Уносит от того, насколько сильно хочу повторить поцелуй и узнать, а не пропало ли то чувство эйфории и роста крыльев за спиной.
Не уместно.
Тогда столкновения моей черепушки с тяжелой книгой не избежать.
— Если хочешь, можешь наорать на меня, чтобы полегчало, — выдвигаю еще одно предложения, изображая веселого раздолбая, коим и являюсь.
— Нет, — Васька принимается заламывать пальцы, отводя взгляд, — все нормально.
Самому становится не по себе от того, что между нами происходит, поэтому максимально строю из себя дурака. Как показала практика, так жить проще.
— Это все футболка, — оттягиваю ткань, которая стала влажной от слез Кукушкиной, — хоть и в твоих соплях теперь, но свои лечебные свойства не теряет.
Василиса пару раз моргает, а я жду что-то вроде «какие еще сопли», «с ума сошел» или более эпичные выражения, но она начинает тихо смеяться. Истерика? Всматриваюсь в ее лицо и сам лыблюсь, как повернутый. Она перестает так же резко, как и начала. Улыбка с моего лица скатывается к ногам.
— Расскажешь? — спрашиваю и не надеясь на то, что Кукушкина начнет изливать мне душу.