— А ты каждую ночь в таком виде ходишь?
— Не, не… Просто сегодня вы еще, ну и… Если бы я был один, я не стал так уж… — пока Хиромаса говорил, со стороны дворца Сэйрёдэн послышался низкий мужской голос. Сиплый и мрачный.
— Полюбишь меня… — печально бормотал голос. Он приближался, и в ночи появилась, обогнув западный угол дворца Сисиндэн, белая тихая фигура. Холодный ночной воздух был полон как туманом каплями дождя, тонкими, словно шелковые нити, и человеческая фигура походила на сгусток мороси, вьющейся в воздухе, не падая на землю.
— Мне же имя не время пока говорить тебе… — рассеяно прошел под мандариновым деревом. Белое лицо смотрит в никуда. Изящная шапочка, украшенный меч на боку, а шлейф накидки парадного белого одеяния волочится по земле.
— Господин Тадами? — прошептал Сэймей.
— Сэймей, — взглянул Хиромаса на Сэймея.
— И вот по такой дурацкой причине тоже начинают являться. Оставим его, — Сэймей вовсе не имел желания сделать с духом что-либо методами искусства Инь-Ян.
— Когда мало знаешь, тут начинаются чувства… — Перед дворцом Сисиндэн исчез. Голос, закончив стих, испарился, как дрожащий от зноя воздух тает в небе.
— Какой был печальный голос… — прошептал Сэмимару.
— И это ведь тоже был демон, — сказал Сэймей.
Звук бива послышался через некоторое время после этого.
Сэймей коротко хлопнул в ладоши, и тут из темноты тихо-тихо выступила женская фигура. Прекрасная женщина, с ног до головы завернутая в каракоромо[3] — верхнюю накидку со шлейфом поверх двенадцатислойного кимоно. Подтягивая за собой шлейф, она вступила в круг света от огня в руках Хиромасы. Весь пышный шелк был одного цвета — цвета лиловой глицинии. Женщина остановилась перед Сэймеем. Белые маленькие веки ее были прикрыты.
— Мицумуси проводит нас, — сказал Сэймей. Женщина приняла из его рук фонарь своими белыми руками. Раз — и уже горит огонь.
— Мицумуси? — произнес Хиромаса. — Это же… Это же имя, которое ты дал старой глицинии? — Хиромаса вспомнил одно соцветие глицинии, которое цвело утром в саду Сэймея, и ее сладкий запах. Нет, не только вспомнил. Этот запах исходил и от стоящей перед ним женщины, и струился в ночном воздухе, достигая ноздрей Хиромасы.
— Сикигами? — спросил Хиромаса, а Сэймей с легкой улыбкой прошептал: «Сю!» Хиромаса посмотрел ему в лицо и сказал со вздохом:
— Какой же ты странный человек… во всем…
Хиромаса посмотрел Сэймея, который отдал фонарь женщине, потом перевел глаза на огонь в своих руках. Сэмимару тоже был без огня, фонарь держал только Хиромаса.
— Что, огонь только мне нужен?
— Я слеп, поэтому мне одинаковы утро и вечер, с вашего позволения, — тихо произнес Сэмимару.
Повернувшись спиной в накидке цвета лиловой глицинии, Мицумуси тихо пошла сквозь висящий как туман в воздухе дождь.
Звенели струны бива.
— Пойдемте-ка, — сказал Сэймей.
В тихом холодном ночном воздухе идет Сэймей. В его руке висит кувшин. Иногда он подносит кувшин к губам и пьет саке. Похоже, он наслаждается этой ночью и очарованием музыки бива.
— Хиромаса, выпьешь? — сказал Сэймей.
— Не хочу! — вначале отказался Хиромаса, но когда Сэймей подшутил над ним, что, дескать, он боится опьянеть и не попасть стрелами в цель, стал пить.
А в очаровании бива была печаль.
Сэмимару с самого начала шел молча, обратив свой слух к музыке и наслаждаясь ею.
— Первый раз слышу эту мелодию. Но сколь же она печальна! — коротко прошептал Сэмимару.
— Грудь стискивает… — сказал Хиромаса, пристраивая лук на плечо.
— Это, наверное, чужестранная мелодия! — сказал Сэймей, поднося ко рту саке.
В темноте на ветках деревьев дремали сочные листья, и запах зелени наполнял ночной воздух.
Они пришли к воротам Расёмон. С ворот, сверху, действительно слышатся звуки бива, и они трое в молчании некоторое время слушали музыку. Пока слушали, стало понятно, что мелодии сменяются. На которой-то по счету мелодии Сэмимару пробормотал:
— А вот эту мелодию я имею честь немного помнить…
— Что!? — Хиромаса посмотрел на Сэмимару.
— Была мелодия когда-то, которую покойный господин министр Сикибу изволили однажды сыграть мне, и объяснили, что об этой мелодии не известно даже названия. Думаю, она была вот такой, — Сэмимару отвязал со спины бива и взял ее в руки. Он заиграл, подстраиваясь под льющийся с Расёмон звук. Звон двух инструментов начал переплетаться. Вначале игра на бива Сэмимару была немного неуверенной, но, то ли звук бива Сэмимару был услышан, только с крыши Расёмон стала повторяться одна и та же мелодия. И с каждым повторением из пальцев Сэмимару уходила неуверенность, и наконец звук его бива стал практически таким же, как тот, что прилетал с крыши Расёмон.
3