Хиромаса вытащил из ножен меч.
— Замри, Хиромаса! — сказал демон.
— Замри, Масанари! — добавил еще, повернувшись к Сэймею.
Хиромаса как вытащил меч, в той же позе стал недвижим.
— Горе… — надтреснутым голосом прошептал демон. Со свистом из его губ вылетело страшное зеленое пламя. — О горе, горе… — на каждое слово изо рта демона вырывались вспышки зеленого пламени и растворялись во тьме.
Лицо Хиромасы покрылось испариной. В правой руке меч, в левой — сжимает Гэнсё и, как ни пытается, не может двинуться.
— Сожру ваше мясо и уйду с Гэнсё! — сказал демон, и тут…
— А мяса-то я тебе не дам, — сказал Сэймей. Он холодно улыбался.
Сэймей небрежно шагнул вперед и вынул меч из руки Хиромасы.
— Ты обманул меня, Масанари! — сказал демон, а Сэймей только смеется, не отвечая. Ведь если тебя позовут по имени, пусть и это имя и ложное, а ты отзовешься, то попадешь под заклятие. Прошлой ночью Хиромаса сказал свое настоящее имя и, более того, ответил, когда его позвали по имени, поэтому он попал под заклятие. А Сэймей сказал ложное имя.
У демона шерсть стала дыбом.
— Замри, Кандата! — сказал Сэймей. Так, со вздыбленной шерстью, демон — Кандата — и стал недвижим. Сэймей небрежно воткнул меч в живот Кандаты и повернул. Выплеснулось море крови. Сэймей достал из живота Кандаты нечто в крови и ошметках мяса. Это была живая собачья голова. Она, громко клацая клыками, попыталась вцепиться в Сэймея.
— А ты и правда был собакой… — пробормотал Сэймей. — Вот оно, истинное тело демона. Похоже, что демонский дух Кандаты вселился в найденную им где-то умирающую собаку… — И он еще не кончил говорить, а неподвижное тело Кандаты начало меняться.
Изменяются черты лица, зарастают шерстью. То, что выглядело лицом, оказалось собачьим задом. В этот зад были воткнуты две стрелы.
Раз — и тело Хиромасы обрело свободу.
— Сэймей! — громко вскричал он. Голос его дрожал.
Кривое ссохшееся собачье тело покатилось по земле, где до этого момента стоял Кандата, и только окровавленная собачья голова шевелилась в руках Сэймея.
— Гэнсё сюда, — сказал Сэймей, и Хиромаса подошел, прижимая к себе бива.
— В этот раз пусть переселится в неживое существо, в это бива. — Сэймей взял собачью голову правой рукой, а левую выставил прямо перед нею. Щелкнув клыками, собачья голова вцепилась в его руку. В этот момент Сэймей отпустил правую руку и ею прикрыл оба глаза собаки. Глубоко вгрызшаяся в руку Сэймея собачья голова не упала.
— Положи, пожалуйста, Гэнсё на землю, — сказал Сэймей, и Хиромаса положил бива на землю.
Присев на корточки, Сэймей положил грызущую его руку собачью голову на Гэнсё.
Из прокушенной левой руки Сэймея льется кровь.
Он внимательно взглянул сверху на собачью голову.
— Эй, ты, — ласковым голосом сказал Сэймей собачьей голове. — Как же хорошо ты играл! — прошептал он и медленно отпустил руку, закрывавшую глаза собаке. Собачьи глаза остались закрыты. Сэймей вынул левую руку из клыков. Текла кровь.
— Сэймей… — сказал Хиромаса.
— Кандата переселился в бива.
— Ты заколдовал?
— Да, — прошептал Сэймей.
— Теми словами, что ли?
— А ты не знаешь, Хиромаса? Нет более действенного заклинания, чем добрые слова. А была бы это женщина, было бы еще действеннее! — сказал Сэймей, и на губах его появилась легкая улыбка. Это лицо пристально разглядывал Хиромаса.
— Странный ты человек… — сказал Хиромаса.
Собачья голова, лежавшая на Гэнсё, успела превратиться в кости. В старый, пожелтевший собачий череп.
«И эта Гэнсё стала как живое существо. Если на ней играли неумело, сердилась и переставала звучать, или если ее оставляли покрываться пылью, тоже сердилась и переставала играть — такое поведение стали за нею замечать. Однажды во дворце был пожар, и хотя ее никто не выносил, бива Гэнсё сама вышла и была в саду. Такие вот странные вещи рассказывают».
Рассказ 2
Женщина без ротика
Минамото-но Хиромаса, нет, Высокочтимый Минамото-но Хиромаса, воин, пришел в дом Абэ-но Сэймея на Большой дороге Цутимикадо, когда месяц Сацуки перевалил за середину. По солнечному календарю это пятый месяц, а по современному летоисчислению — середина июня.
Как обычно, ворота были распахнуты настежь, и если встать у ворот, через них хорошо был виден сад, буйно заросший травой так, словно здесь не усадьба. Словно здесь — какая-то поляна из диких гор, без изменений обнесенная изгородью. Изгородь же, окружающая дом, была в китайском стиле, с резными украшениями, и покрыта сверху китайской серповидной черепицей. Внимательно оглядев и изгородь, и сад, Хиромаса вздохнул.