— Да.
— Иначе говоря, он изначально, с момента появления, несет на себе заклятие-сю «камень» как свою судьбу.
— Да.
— И вот, я возьму этот камень, кого-нибудь им стукну и убью.
— Да.
— Итак, этот камень — камень или оружие?
Хиромаса тихонько помычал, а потом сказал:
— Мм… Это будет и камень, наверное, и оружие тоже, да?
— Именно, Хиромаса! Ты правильно понял!
— Ну, понял, — с простоватым лицом кивнул Хиромаса.
— Вот и то, что сю и дух — одно и то же, оно в этом смысле.
— Гм.
— Получается, что я на вещь, которая камень, наложил сю — заклятие «оружие».
— Слушай, да. Ты же как-то говорил, что имя — самое короткое сю…
— Среди сю есть разные сю. И имя, и использование камня как оружия в смысле наложения сю — одно и то же. В этом суть сю. Это может любой.
— Угу.
— Так вот. Еще в древности говорили: похожее по форме — похоже по духу. Это действительно так!
— ?..
— Форма — тоже один из видов сю.
— Гм, — Хиромаса снова перестал понимать.
— Например, пусть здесь будет камень, похожий формой на человека.
— Ага.
— Это будет, иначе говоря, камень, на который наложили сю «человек». И получается, чем больше он похож, тем более сильное сю на нем лежит. Дух камня приобретет, пусть совсем чуть-чуть, черты человеческого духа. Если на этом остановиться, то ничего страшного, но… Но если за то, что он похож на человека, все начнут этому камню поклоняться, то на этот камень ляжет еще более сильное сю, и дух в нем станет сильнее.
— Да?
— И порой камни, творящие чудеса, — это камни, которым люди поклонялись годы, десятилетия.
— Вот оно что!
— Вот смотри: то, что было простой землей, замесили, обожгли и сделали кувшин. Это значит: замесили сю «кувшин» и, добавив огня, быстренько наложили это сю на землю. И вот такой кувшин, обретя демонский дух, приносит несчастья — все это не так уж необъяснимо.
— То есть, ты хочешь сказать, что и происшествие с вазочкой для масла — это тоже нечто в таком роде?
— Или, может быть, это не имеющий тела демон принял форму вазочки для масла. Такое тоже может быть.
— Но зачем же демон стал вазочкой?
— Думаешь, я знаю? Я ж не видел.
— Я успокоился.
— Почему?
— Да я думал, что ты все-все знаешь. А мне ж досадно, если ты все знаешь и все можешь объяснить.
Сэймей засмеялся и снова бросил в рот кусочек иваси. Запив его саке, Сэймей посмотрел на Хиромасу и испустил глубокий прочувствованный вздох.
— Ты чего? — спросил Хиромаса.
— Да вот, чем дальше об этом думаю, тем страннее…
— О чем?
— Ну, вот то, что ты тут есть… или то, что камень там валяется…
— Ты опять, Сэймей?
— Быть — это самое странное.
— Нет, это твое сю гораздо страннее!
— Гм.
— Слушай, Сэймей, не запутывай разговор!
— Разве я запутываю?
— Ты очень легко превращаешь разговор в лабиринт. Пусть камень будет камнем, а я буду собой, разве так — плохо? Как ты вообще саке-то можешь пить, думая о таких вещах?
— О, нет, Хиромаса! Мне очень нравится пить саке и говорить с тобой обо всем этом.
— А мне не нравится.
— Ну, извини, — Но по Сэймею ничуть не видно, что он извиняется. Он с сожалением цокнул языком, подлил допившему саке Хиромасе следующую порцию и посмотрел на него:
— Итак, Хиромаса, а сегодня с каким делом ты пришел? — коротко спросил.
— А! Да! Это, я хотел попросить тебя помочь.
— Да?
— Это такая просьба, с которой только ты можешь помочь, Высший мастер Инь-Ян, — сказал Хиромаса.
Высший мастер Инь-Ян, Онмёхакасэ — так звали тех онмёдзи, которые были приписаны на службу в Ведомство Инь-Ян, Онмёрё, при дворе, и занимались астрологией, календарями и гаданием. Но среди всех гадателей и геомантов, чародеев и прочих типов онмёдзи Сэймей был белой вороной. Когда он проводил таинства искусства Инь-Ян, он никогда не шел по древнему пути. Все служащее украшением таинству он отбрасывал совершенно и действовал по-своему, но при этом в официальных случаях он мог провести и церемонию по всем правилам.
Он мог предаваться разврату с женщинами, торгующими своим телом на окраине столицы, но, неожиданно для всех, в случае какого-либо высокого собрания, мог легко и быстро сочинить стихотворение, даже китайское иероглифическое, и вызвать своим произведением восхищенные возгласы придворных.
Как облако, он ничем не был связан.
И вот, такой Сэймей и прямая душа — Хиромаса, как ни странно, друг другу подходили и оставались друзьями и собутыльниками.