С того дня Тадами потерял аппетит и все время лежал вниз лицом на полу в своем доме.
— Говорят, под конец он умирал, грызя собственный язык.
— Тадами пытался есть, но впустую: пища не проходила внутрь.
— Выглядел он мягким, а нутро-то было страшно злопамятного человека… — пробормотал Сэймей.
— А мне не верится! Из-за проигрыша стиха перестать есть! — с чувством сказав так, Хиромаса выпил саке. Уже наливали себе сами. Хиромаса посмотрел на Сэймея, наполняя сам опустевшую чашечку, и сказал:
— Говорят, является он!
— Является?
— Неупокоенный дух Тадами во дворце Сэйрёдэн.
— Хм… — Сэймей улыбнулся уголками губ.
— Ночные дежурные, несколько человек, говорят, что видели: ночью Тадами с синим лицом медленно идет сквозь шелковые нити дождя от дворца Сэйрёдэн ко дворцу Сисиндэн, бормоча: «полюбишь…»
— Как интересно…
— Не веселись, Сэймей. Это ж дело последних десяти дней. Если достигнет ушей императора, он испугается, начнет говорить о смене места пребывания… — глядя на Хиромасу, говорящего это с неожиданно серьезным лицом, Сэймей согласно кивал.
— Ну и что там у тебя, Хиромаса? — вдруг сказал Сэймей.
— Что?
— Давай уж, говори! У тебя ж ко мне был какой-то разговор?
— А ты понял?
— У тебя на лице это написано. Потому что ты хороший человек, — Сэймей говорил слегка подшучивая, но Хиромаса серьезен.
— Знаешь, Сэймей, — он заговорил другим тоном, — пять дней назад, вечером, было украдено Гэнсё, которое очень берег император.
— Неужели? — Сэймей с чашечкой в руках подался вперед.
Гэнсё — Видение — это имя бива[2]. Музыкальным инструментам, особенно знаменитым, давали постоянные имена. Раньше эта бива была тайным сокровищем императора Дайго. Она была привезена из империи Тан и «обладала верхней декой из палисандра», как записано в «Учетных записях старых инструментов».
— Кто, когда, как украл — непонятно.
— Ах, какое затруднение! — сказал Сэймей, а на лице у него было написано, что ему-то ну ни чуточки не затруднительно. Он всегда перед Хиромасой как-то само собою открывал свое истинное лицо.
— Вот. А позавчера вечером я слышал звук Гэнсё.
В тот вечер, когда его ушей достиг звук Гэнсё, Хиромаса дежурил во дворце Сейрёдэн. События того времени, конечно же, записаны в «Рассказах о древности».
«Муж сей (Хиромаса) — выдающийся музыкант и глубоко был опечален утратой Гэнсё, а после того, как все успокоились, во дворце Сэйрёдэн Хиромаса услышал доносящийся откуда-то с юга звук — некто играл на Гэнсё». Он открыл глаза, прислушался получше — и действительно, это был звук Гэнсё, который он хорошо помнил.
Хиромаса подумал, что это неупокоенный дух Мибуно Тадами от ненависти к императору Мураками из-за состязания в стихах выкрал Гэнсё и играет на ней где-то к югу от Судзакумон, Ворот Феникса. А еще он подумал, что это шум в ушах, но, прислушавшись, понял: нет, это слышится бива, и звук этот, без сомнения, принадлежит Гэнсё. Хиромаса был «выдающийся музыкант». Он не мог ошибиться.
Запутавшись в сомнениях, Хиромаса никому не сказал ни слова. Он взял с собой в сопровождающие только мальчика-пажа, и как был, в одном простом кимоно, шароварах и башмаках вышел из караульной комнаты у сторожевых ворот и направился к югу. Он вышел из Ворот Феникса, а звук бива слышится все еще где-то впереди. И тогда Хиромаса пошел по Большой дороге Феникса к югу: ведь если звук идет не от ворот Судзакумон, так может от каланчи, что дальше на юг? И это ни как не дух Тадами — если судить по звуку, похититель играет на бива, взобравшись вверх, на каланчу.
Однако когда Хиромаса пришел к каланче, он понял, что бива слышится еще дальше с юга. И еще — звук такой же, как и во дворце Сэйрёдэн. Странно. Невозможно представить, чтобы это играл живой человек.
Сопровождающий паж был бледен от страха.
Двигаясь все дальше на юг, они дошли до ворот Расёмон. Это самые большие ворота в Японии — величиной в девять ма и семь сяку, они чернели тяжелой громадой в темном небе.
Незаметно вокруг сгустился мелкий как туман дождь. Звук бива доносился сверху. Очень темно. В круге огня, который держит в руке паж, снизу видно Расёмон, под которым они стоят, но уже второй этаж растворяется во тьме, и ничего не разобрать. И в этой тьме пронзительно звенит бива.
2