Снаружи вроде бы поднялся ветер, и шептал о чем-то в ночной тьме.
Настала глубокая ночь.
На плошке-светильнике в нише дрожало крошечное пламя.
— Наверное, уже скоро, — сказал Сэймей, подняв глаза к темному потолку. На потолке от колебаний пламени плясали красные отсветы. На дощатых стенах тени трех сидящих мужчин вытягивались до потолка.
— Не понимаю я стиха, Сэймей! — вдруг сказал Хиромаса, — но…
— Что?
— Но та госпожа, что придет глубокой ночью, почему-то кажется мне очень несчастной женщиной.
— Да?
— В таком возрасте, в таком глухом месте, она живет в полном одиночестве, так ведь?
— Да.
— По какой-то таинственной причине она каждый день приносит в храм Каннон плоды и ветки, так ведь?
— Да.
— И тут, впервые, к ней обратился преподобный Нёсуй. «Милая дама! Как твое имя?» Может быть, так ей послышались слова монаха?
— Да.
— Поэтому, она захотела, чтобы преподобный Нёсуй ее получше узнал, она ведь попыталась приветить преподобного у себя в дому! А Нёсуй — убежал, и от разочарования она каждую ночь приходит сюда, так ведь?
— Правильно.
— А то, что она приходит только ночью, означает, что эта госпожа — не человек, а какой-то оборотень или что-то подобное, так? Но в таком случае она тем более несчастна. Мне так кажется!
— Хм.
— Я вот смотрел на эти веточки и плоды, пытаясь понять эту песню, и мне вот так показалось…
— Хиромаса! — сказал Сэймей. — Мне кажется, что ты, на самом деле, понял суть этого стихотворения гораздо глубже, чем я сам. — Как ни странно, Сэймей говорил очень серьезно.
Шум ветра за стенами все усиливался. И вдруг — почудилось, что кто-то постучал в дверь.
— Эй, господин монах! Господин монах? — послышался женский голос. Хоть он и был тихим, прерывающимся, но слышался из-за двери достаточно отчетливо. Нёсуй вздрогнул всем телом, и с беспокойством на лице повернулся к Сэймею.
— Откройте дверь, пожалуйста! Это я, женщина из Итиварано.
Сэймей сделал глазами знак монаху, чтобы тот не волновался, а затем поднялся, сошел на земляной пол прихожей, подошел и остановился около двери.
— Эй, господин монах!
Как только раздался голос, Сэймей откинул железный крючок и резко отодвинул дверь в сторону. В дверном проеме виднелась человеческая фигура. Из-за ее спины шквал ветра внес в тесное помещение бесчисленный поток розовых лепестков сакуры. Волосы Сэймея сдуло на спину, а пламя светильника затрепетало, грозя погаснуть.
Женщина была прекрасна.
Когда она увидела Сэймея, ее глаза растянулись вверх и в стороны, с треском лопнула кожа век и глазниц, и тонкой струйкой, словно слезы, потекла кровь. По сторонам лба с противным звуком прорвали кожу и стали вырастать рога.
— Проклятый монах! Ты решил изгнать меня с помощью онмёдзи? — завыла женщина. В этот момент Сэймей легкими шагами подошел к ней и вложил в ее руки исписанный стихами листок со словами:
— Прошу Вас, прочтите!
Женщина приняла лист бумаги, пробежала глазами и застонала. Прямо на глазах трех мужчин с ее лба быстро исчезли рога, а разорванные и поднятые вверх уголки глаз вернулись на место.
— О, боже! Это моя! Ох, это же мой! Моя! О! О-о-о, что же это! Нашелся человек, понявший смысл! Надо же, нашелся?
Как это было отвратительно! С алых губ женщины рвались два голоса, мужской и женский, смешиваясь и перебивая друг друга.
Женщина, сжимая листок бумаги в руке, застонала, закружилась как сумасшедшая в цветочной вьюге и — внезапно — пропала. На том месте, где стояли женщина и Сэймей, остался он один. И только сильные порывы ветра наметали в дом сугробы из лепестков сакуры.
— Короче говоря, Хиромаса, — попивая саке, Сэймей, понуждаемый Хиромасой, пустился в объяснения, — хурма, «каки», указывает на поэта Какиномото-но Хитомаро. Пасания указывает на Ямабэ-но Акахито.
— Что!?
— А что, ведь любой знает легенду о том, что у ворот усадьбы господина Хитомаро росла хурма, поэтому он и взял себе фамилию «Какиномото», то есть — «у корней хурмы». А легенда о том, что у могилы поэта Ямабэ-но Акахито выросла пасания тем более знаменита. Так что, когда я понял, что две этих ветки — слова, указывающие одно на Какиномото-но Хитомаро, а другое — на Ямабэ-но Акахито, я наконец-то почувствовал, что эти ветки имеют отношение к стихам.