Патти застыла в молчании, теребя застежку юбки и уставившись в одну точку расширившимися от ужаса немигающими глазами; лицо исказила гримаса ужаса; крик застрял в горле.
Света в ванной благодаря мощным аргоновым светильникам было достаточно. Вне зависимости от желания Патти можно было различить мельчайшие детали. Вода в ванне окрасилась ярко-розовым. Стэнли лежал на спине. Голова его была до такой степени вывернута назад, что его короткие черные волосы почти касались лопаток. Если бы его выкатившиеся из орбит глаза могли видеть, они охватили бы территорию позади него. Рот открылся, как дверь со сломанной пружиной. На лице застыла маска холодного бездонного ужаса. Он вскрыл себе вены на обеих руках от запястья от локтевого сгиба, затем нанес поперечные разрезы, так что получились два заглавных «Т». Разрезы в яркой белизне дневного света казались пурпурно-красными. Патти пришло в голову, что связки и сухожилия выглядят как в кусках дешевого мяса…
Капля воды собиралась на кончике блестящего хромированного крана. Вот она росла, полнела (становилась беременной, как хотелось сказать Патти) и, поблескивая, отрывалась. Плиньк…
Стэнли, видимо, окунал палец в собственную кровь, чтобы изобразить единственное слово на голубом кафеле ванной тремя неверными, прыгающими буквами. Кровавый завиток последней буквы, как поняла Патти, сделан уже рукой, бессильно падавшей в ванну — где она теперь и покоилась. Значит, Стэнли сделал это последнее послание миру — и ей — в полубессознательном состоянии.
ОНО…
Очередная капля упала в ванну.
Плиньк…
ОНО… Патти Урис наконец обрела голос. Не отрываясь от блестящих мертвых глаз мужа, она закричала…
2
Ричард Тозье намыливается
Рик пребывал в прекрасном расположении духа, пока не началась рвота.
Он слушал, что говорил ему по телефону Майк Хэнлон, хмыкал, кивал, задавал время от времени вопросы, смутно сознавая, что говорит одним из своих Голосов — правда, не из тех, какими он записывался на радио (Кинки Брифкейс — секс-гигант, его любимое детище, имел потрясающий успех — не меньший, чем другое достижение Рика — полковник Бьюфорд Кисдрайвел, считавшийся у публики «радиофаворитом всех времен»), — голос был теплый, насыщенный, уверенный. Парня, у которого все «тип-топ». Он производил впечатление, но это был чужой Голос. Как и все другие.
— Все понял, Рик? — спрашивал на другом конце провода Майк.
— Ни черта… — начал Рик. — Впрочем, достаточно.
— Ты приедешь?
— Приеду, — и он дал отбой.
Рик сидел в студии, откинувшись в кресле и глядя на Тихий океан. Группа мальчишек резвилась внизу слева, оседлав свои сёрфы[8], но не всерьез — прибой был слабоват. Дорогие кварцевые часы — подарок фирмы грамзаписи — показывали 5.09 вечера 28 мая 1985. Со времени звонка Майка прошло три часа. Темнело. Он поежился и встал: его охватило желание двигаться, делать что-нибудь. Сначала, конечно, надо поставить пластинку — любую, какая под руку попадется из тех тысяч, что у него на полках. Рок-н-ролл был такой же частью его жизни, как и Голоса; сложно было взяться за какое-либо дело, не включив музыку — и чем громче, тем лучше. Попался старый «Мотоун». Марвин Гей из группы, которую Рик называл «покойниками», начал с песни «Держу пари, ты удивишься…»
— Неплохо, — хмыкнул Рик и усмехнулся. Это как раз и была совершеннейшая лажа, но в теперешнем его состоянии — то что надо.
Он начал собираться. Домой. Ему казалось, что он умер и готовится к похоронам, совершенно не принимая в расчет, что это его собственные похороны. Рик набрал номер своего агента — без особой надежды, размышляя, что она, должно быть, теперь — по дороге домой, и был приятно удивлен, что она откликнулась. Объяснив ей, что от нее требуется, он приготовился ждать: агент попросила пятнадцать минут.
— Очень признателен, Кэрол. — За три года они перешли от мистера Тозье и миссис Фини к Рику и Кэрол, решив, что это идет на пользу заочному общению.