— Что случилось, Рик? — откликнулся Стив; тембр голоса выдавал хорошее настроение.
— Надеюсь, ты простишь меня, — услышал Стив. — Я намыливаюсь…
— Намы… Что делаешь? — Рик уловил нетерпение в голосе Стива. — Не уверен, что вполне тебя понимаю, Рик.
— Надеваю дорожный костюм. Уезжаю.
— Что значит «уезжаю»? По графику ты должен быть здесь, в эфире с двух до шести — как обычно. А в четыре ты берешь интервью у Кларенса Клемонса в студии. Ты знаком с ним, Рик?
— Клемонс может дать интервью Майку О’Хара.
— Кларенс не хочет давать интервью Майку, Рик. Не хочет давать интервью Бобби Расселлу. Не хочет давать интервью мне. Кларенс — большой приверженец Бьюфорда Кисдрайвела и Уайатта — «смерть школярам». Он хочет дать интервью тебе, дружище. И у меня нет ни малейшего желания общаться в студии с разъяренным 250-фунтовым саксофонистом, создающим больше шума, чем целая футбольная команда.
— Не уверен, — возразил Рик. — Я полагал, что интервью должно быть с Кларенсом Клемонсом, а не с Китом Муном.
На линии возникла пауза. Рик терпеливо ждал.
— Но ты ведь не всерьез? — наконец выдавил Стив. — Если у тебя при смерти мать или обнаружилась опухоль мозга… По-моему, это просто предательство, — добавил он жалобно.
— Я должен ехать, Стив.
— Твоя мать больна? Она ожидает разговора с Богом?
— Она умерла десять лет назад.
— Мозги в порядке?
— Да. И прямая кишка тоже.
— Это не смешно, Рик.
— Я и не думал смеяться.
— Ты ведешь себя как дикарь; мне это не по душе.
— Мне тоже не по душе, но ехать надо.
— Куда? Почему? Что стряслось? Можешь, наконец, объяснить?
— Мне позвонили. Один из тех, кого я знал много лет тому назад. Из другого города. Там что-то случилось. А я обещал. Мы все поклялись вернуться, если что-то произойдет. Я полагаю, что произошло.
— О чем ты, Рик?
— Пока не могу сказать. — «Конечно, ты бы счел меня сумасшедшим, скажи я правду: не помню».
— И когда ты дал эту злополучную клятву?
— Много лет назад. Весной 1958.
Последовало затяжное молчание; до Рика дошло, что Коваль пытается понять, не рядится ли Тозье в тогу одного из своих Голосов-персонажей, или же у него просто легкое помешательство.
— Ты был ребенком, — неуверенно произнес Стив.
— Одиннадцать лет. Шел двенадцатый.
Опять пауза.
— Ну хорошо, — откликнулся наконец Стив. — Я сдвину график, запущу вместо тебя Майка. Позвоню Чаку Фостеру и попрошу сделать несколько перестановок. Думаю, что это обойдется мне в вечерок в китайском ресторане: мы с ним немало пережили. Но тебе эту свинскую выходку я припомню, Рик.
— А брось ты, — протянул Рик, у которого усиливалась головная боль. Он знал что делает; какого черта Стив принимает его за слабоумного? — Мне и нужно-то всего несколько дней. Ты оглянуться не успеешь, как я вернусь.
— Несколько дней для чего? Собираешься на съезд молокососов в Шитхаус-Фолс, Северная Дакота, или в Пусихэмп-Сити, Западная Виргиния[9].
— Я полагал, что Шитхаус-Фолс в Арканзасе, — произнес Бьюфорд Кисдрайвел величественным тоном, но Стива это не отвлекло.
— Вся работа псу под хвост из-за какой-то клятвы, данной в одиннадцать лет зеленым юнцом. Боже праведный, какие могут быть клятвы в этом возрасте! Ладно, Рик, не в этом дело. Ты знаешь: у нас не страховое агентство, не юридическая контора. У нас шоу-бизнес, где все не так просто, и ты, сукин сын, знаешь это. И если ты берешь у меня неделю, значит, я должен держать в одной руке телефон, в другой — пузырек с валерьянкой. Ты размазываешь мои яйца по стене, засранец, так не вешай хотя бы лапшу на уши!
Голос Стива поднялся до крика, и Рик прикрыл глаза.
— Я тебе припомню это, — прошипел напоследок Стив. Да, Рик вполне допускал такое. Но вот насчет клятв в одиннадцатилетнем возрасте он не согласен. Только Рик никак не мог — а может, не хотел? — вспомнить, что это была за клятва. Но что это было всерьез — несомненно.
— Стив, я должен.
— Да, так и я тебе говорю: отправляйся. Скатертью дорожка. Проваливай, предатель.
— Стив, это… — Но Стив повесил трубку. Рик, с сожалением взглянув на аппарат, сделал то же самое. Но телефон зазвонил снова; не снимая трубку, он подумал, что это опять Стив, вконец раздосадованный, и будет разговор на повышенных тонах. Этого ему не хотелось, и посредине зуммера он выдернул телефон из розетки.