Два года назад его вызвали в Лондон по поводу завершения строительства по его проекту нового корпуса Би-Би-Си — здания, «про» и «контра» которого горячо обсуждались британской прессой («Гардиан»: «Это, судя по всему, самое великолепное сооружение в Лондоне за последние двадцать лет»; «Миррор»: «Уродливость здания сравнима лишь с физиономией содержательницы дешевого публичного дома»). Когда м-р Хэнском собирался в дорогу, Рикки Ли размышлял: «Либо он будет заходить чаще, либо совсем перестанет». И в самом деле, Бен Хэнском, вернувшись из Англии, в пятницу вечером никак не дал о себе знать, хотя Рикки поднимал взгляд от стойки каждый раз, когда открывалась дверь в промежутке с 8 до 9.30. «Ну что ж, может быть, придет в другой раз». «Другой раз» пришелся на следующий вечер. Дверь открылась в четверть десятого, и он легкой рысью (будто пересек весь городок в таком ритме), в джинсах, модной рубашке и старых ботинках вбежал в бар. И оживленное: «О Боже, мистер Хэнском! Какими судьбами?» — слегка озадачило его, поскольку Бен уже давно не находил ничего необычного в своих посещениях «Колеса» и в глотке спиртного. Во время двухлетней работы над проектом по заказу Би-Би-Си он появлялся здесь каждую субботу. Вылетая из Лондона в субботу в 11.00 на «конкорде», рассказывал он слушавшему с раскрытым ртом Рикки Ли, он прибывал в аэропорт Кеннеди в Нью-Йорке в 10.15 — за 45 минут до вылета из Лондона («Это как путешествие во времени, да?» — спрашивал потрясенный Рикки). А его собственный транспорт уже ожидал его в аэропорту Тетерборо в Нью-Джерси, куда он в субботнее утро добирался менее чем за час. Внутрь своего «лира» Бен залезал еще до полудня, нимало не сомневаясь, что в 2.30 приземлится в Джанкинсе. Чем быстрее летишь на запад, объяснял он Рикки, тем дольше кажется день. Затем он пару часов спал, час выделял на указания управляющему и полчаса — секретарю. Потом он ужинал и через час-полтора был в «Красном колесе». Он всегда входил в одиночестве, садился к бару и уходил всегда один, хотя один Бог знает, сколько женщин в Небраске сочли бы для себя за счастье стирать его носки. Возвращаясь в Джанкинс, он спал часов шесть, затем процедура повторялась в обратной последовательности. У Рикки не было клиентов, которых он слушал с таким интересом. «Может, он педик?» — предположила как-то одна из посетительниц «Колеса». Рикки Ли коротко взглянул на ее тщательно уложенные волосы, на платье, сделанное по заказу у портного, имя которого было на лейбле, на бриллиантовые сережки в ушах, на блеск подведенных глаз, решив, что она из какого-то большого города с Востока, может, даже из Нью-Йорка, приехала навестить родителей либо старинного школьного приятеля и ждет не дождется поскорей смотаться из этого захолустья. «Нет, — бросил Рикки, — Мистер Хэнском не из таких». Дамочка достала из ридикюля сигарету из пачки «Дорал» и, зажав ее губами, застыла в ожидании огня. «Откуда вы знаете?» — хитро улыбнулась она. «Да уж знаю», — откликнулся Рикки и чуть не добавил: «Он самый завзятый холостяк из всех известных мне», но вовремя удержался, решив, что дамочке это знать совершенно ни к чему.
К вечеру появился м-р Хэнском, рассеянный и бледнее обычного
— Привет, Рикки Ли, — он сел и уставился на собственные руки.
Рикки Ли был в курсе того, что Бен числился в списке архитекторов-наблюдателей, проводящих следующие шесть-восемь месяцев в Колорадо-Спрингс, где открывался Культурный Центр Горных Штатов — приземистый шестикорпусный комплекс, как бы врубленный в гору.
— Когда он был закончен, шли разговоры, что он похож на распластавшегося малыша, раскидавшего свои блоки-игрушки по лестнице, — делился Бен с Рикки Ли. — Наверно, в этом есть доля правды. Но мне кажется, он нуждается в доработке. Это самое серьезное, что я когда-либо проектировал, и чертовски неприятно, что оно выглядит незаконченным.
Рикки Ли предположил, что состояние Бена похоже на состояние актера перед выходом к публике. Ясное дело, достигнув таких высот, поневоле будешь волноваться. Чем больше талант — тем выше с него спрос. А может, у него слегка крыша поехала: с холостяками так бывает.