Так ли это?..
Могло ли такое быть?..
С грузом таких беспорядочных мыслей он уезжал, не пытаясь разобраться, с чьей точки зрения рассуждает в каждый конкретный момент — сына, мужа или любовника…
Он уезжал, и тут новая мысль, новая вероятность оглушила его будто огромная черная птица своим крылом: могла ли Мира оказаться напуганной больше, чем он сам? А его мать — могла?
И в подсознании возник, воскрес Дерри, взметнулся зловещими искрами фейерверка. Вспомнилась обувная лавка на Сентер-стрит, куда однажды — в пяти- или шестилетнем возрасте — его взяла с собой мать, наказав «сидеть тихо и быть хорошим мальчиком», пока она купит пару белых туфель. И он был хорошим и сидел тихо, пока мать беседовала с мистером Гардинером, одним из продавцов, но ему было всего лишь пять (или шесть), и когда мать отвергла третью пару туфель, Эдди заскучал и побрел в дальний угол, где некое сооружение привлекло его внимание. Сначала ему показалось, что это упаковочная коробка. Подойдя ближе, он решил, что это ящик, но самый диковинный из всех, что ему доводилось видеть. Он был очень узкий, а его полированная поверхность блестела инкрустациями. К тому же Эдди ни разу в жизни не видел ящика со ступеньками, а у этого были сразу три! Подойдя вплотную к этому необыкновенному ящику, он обнаружил со стороны днища вырез, сбоку кнопку, а сверху — какая прелесть! — нечто похожее на объектив фильмоскопа.
Эдди обошел вокруг ящика и увидел надпись. Все же, наверное, ему было шесть, потому что он смог прочесть ее, медленно произнося про себя каждое слово:
ХОТИТЕ УЗНАТЬ, ВПОРУ ЛИ ВАМ ОБУВЬ? ПРОВЕРЬТЕ ЗДЕСЬ!
Он вновь обошел ящик, преодолел три ступеньки к платформе и поставил свою ногу напротив отверстия этого обувного «контролера». Была ли обувь ему впору? Эдди не знал, но ему безумно хотелось «проверить». Сунув лицо в защитную маску, он нажал кнопку. По глазам ударил зеленый огонь. Рот Эдди непроизвольно открылся. Он видел, как плыла нога внутри ботинка, заполнявшегося зеленым дымом. Мальчик пошевелил пальцами — да, это были действительно его пальцы. Чуть позже он осознал, что там не только пальцы, но и… кости?! Ну да, кости его ступни! Он скрестил большой палец с его соседом (застраховаться от наваждения), и эти кости — жуткие, неестественно-зеленые — повторили его движение. Он видел…
В этот момент вскрикнула его мать; этот панический возглас прорезал тишину обувной лавки подобно серпу жницы или пожарному колоколу. Это был «трубный глас». Эдди с испуганным лицом отшатнулся от объектива и увидел, что мать несется к нему через всю лавку на негнущихся ногах и с развевающимся позади платьем. Ногой она отшвырнула стул и одну из измерительных штуковин, которые так развеселили его. Она тяжело дышала как загнанная лошадь. Рот превратился в огромное розовое «О». Все, кто был в лавке, повернулись в их сторону.
«Эдди, слезай оттуда! Слезь немедленно! Ты заработаешь рак от этих машин! Слезай, Эдди! Эдди-и-и…»
Он слезал как ошпаренный. Но в панике совершенно забыл о ступеньках. И когда пятки потеряли опору, он стал заваливаться назад, беспомощно размахивая руками. И еще, кажется, он подумал тогда: «Я падаю! Я понимаю, что упаду и ударюсь головой! Черт возьми!..» Разве не его была эта мысль — о самосохранении. Или она все же была инспирирована его матерью? Думал ли он? Пытался ли он думать сам?..
…Он не упал тогда. Мать подскочила вовремя и поймала его. Он ударился в слезы, но не упал… На них смотрели. Он помнил это. Он помнил, как мистер Гардинер поднял эту штуку и проверил, не сломалась ли она, а другой продавец поставил упавший стул, взмахнул руками с деланным негодованием и вновь нацепил маску безразличия. Помнил он мокрую щеку матери и ее жаркое неровное дыхание. И слова, что она шептала ему на ухо: «Не смей никогда этого делать! Никогда-никогда-никогда…» Если мать была чем-то расстроена, она начинала повторять одно и то же. Повторяться она начала годом раньше, когда обнаружила, что няня как-то в жаркий летний полдень повела Эдди на пруд в Дерри-парк. Это происходило в начале 50-х, когда еще только заговорили о полиомиелите, позже ставшем притчей во языцех. Она вытянула его из пруда, повторяя при этом, что он «не должен этого делать никогда-никогда-никогда». И ребята вокруг взирали на это с такими лицами, как позже продавцы в обувном магазине, и грудь матери так же ходила ходуном.