Эдди запихнул аспиратор в рот и, как человек, имитирующий самоубийство, спустил защелку. Облачко с ужасным лакричным привкусом прошло в горло, и Эдди глубоко вздохнул. Он мог чувствовать толчки с трудом проходившего дыхания, напряженность в груди начала ослабевать, и вдруг он услышал голоса в голове, голоса-привидения.
«Вы получили записку, которую я послала вам?
Да, миссис Каспбрак, но…
Ну, если вы не умеете читать, Коуч Блэк, скажите мне лично. Вы готовы?
Миссис Каспбрак…
Хорошо. Давайте вот так — прямо из моих губ к вам в уши. Готовы? Мой Эдди не может заниматься физкультурой. Я повторяю: он НЕ может заниматься физкультурой. Он очень слабый, и если он бегает… или прыгает…
Миссис Каспбрак, у меня есть результаты последнего медицинского обследования Эдди. Там говорится, что Эдди несколько маленький для своего возраста, но в остальном он абсолютно нормальный. Поэтому я позвонил вашему домашнему врачу, просто чтобы удостовериться, и он подтвердил…
Вы говорите, что я лгунья? Да, Коуч Блек? Ну, вот он! Вот Эдди, вот он стоит рядом со мной! Вы слышите, как он дышит? Как?
Мам… пожалуйста… у меня все в порядке…
Эдди, ты знаешь, что нельзя перебивать старших.
Я слышу мальчика, миссис Каспбрак, но…
Слышите?
Хорошо! Я думала, что вы, может быть, глухой! Он дышит, как грузовик, поднимающийся в гору на малой скорости, не так ли?
И если это не астма…
Мама, я…
Спокойно, Эдди, не перебивай меня. Если это не астма, учитель Блэк, тогда я — королева Елизавета!
Миссис Каспбрак, Эдди очень счастлив на уроках физкультуры. Он любит играть в игры, и бегает он довольно быстро. В моем разговоре с доктором Бейнсом проскользнуло слово «психосоматический». Интересно, рассматривали ли вы возможность…
…что мой сын ненормальный? Вы это пытаетесь сказать? ВЫ ПЫТАЕТЕСЬ СКАЗАТЬ, ЧТО МОЙ СЫН СУМАСШЕДШИЙ?
Нет, но…
Он слабый.
Миссис Каспбрак…
Мой сын очень слабый.
Миссис Каспбрак, доктор Бейнс подтвердил, что он не может найти ничего вообще…
…физически неполноценного», — закончил Эдди. Воспоминание о той унизительной встрече, когда его мать кричала на учителя Блэка в начальной школе Дерри, пока он задыхался у нее под боком, а другие ребята сошлись у одной из баскетбольных корзин и наблюдали за ними, пришло ему в голову сегодня впервые за многие годы. Он знал, что это не единственное воспоминание, которое звонок Майкла Хэнлона вернул ему. Он чувствовал, как к нему теснящейся толпой, рвутся другие воспоминания — еще хуже, еще отвратительнее, как толпа сумасшедших покупателей, создавших пробку в дверях универмага. Но скоро пробка рассосется, и они пройдут. Он был совершенно уверен в этом. И что они найдут в продаже? Его рассудок? Может быть. За полцены. Дым и отравленная вода. Все должно уйти.
— Ничего физически неполноценного, никаких физических отклонений, — повторил он, сделал глубокий вдох и положил аспиратор в карман.
— Эдди, — сказала Мира, — пожалуйста, скажи мне, что все это такое?
Следы слез блестели на ее пухлых щеках. Ее руки беспокойно двигались, как пара розовых безволосых животных в игре. Однажды, незадолго до того, как он предложил ей руку и сердце, он взял портрет Миры, который она ему подарила, и поставил его рядом с портретом своей матери, которая умерла от паралича сердца в возрасте шестидесяти четырех лет. Когда она умерла, вес ее перевалил за четыреста фунтов, точнее, она весила, четыреста шесть фунтов. Она стала прямо-таки уродливой к тому времени — ее тело казалось сплошным огромным пузом, в котором утопало студенистое, постоянно встревоженное лицо. Но ее портрет, который он поставил рядом с Мириным, был сделан в 1944 году, за два года до его рождения. («Ты был очень слабым ребенком, — шептала теперь в ухо его мама-привидение. Много раз мы отчаивались, выживешь ли ты…») и 1944 году его мать была относительно стройной — всего сто восемьдесят фунтов.
Он сделал это сравнение, подумал он, в последней попытке удержаться от чисто психологического инцеста. Он переводил взгляд с матери на Миру и снова на мать.