Она смотрела на него своими мокрыми, искренними, испуганными глазами.
Он думал, что сейчас попытается как можно лучше все ей объяснить: позвонил мол Майк Хэнлон и сказал ему, что это началось снова, что другие снова приезжают.
Но то, что вышло из него оказалось куда более здравой ерундой.
— Поезжай в офис — это первое, что нужно сделать утром. Поговори с Филом. Скажи ему, что я должен был уехать и что ты повезешь Пасино…
— Эдди, я просто не могу! — закричала она. — Он ведь большая звезда! Если я заблужусь, он будет кричать на меня, я знаю, будет, он будет кричать, они все кричат, когда водитель не знает дорогу… может быть несчастный случай… наверняка будет несчастный случай… Эдди… Эдди, ты должен остаться дома…
— Ради бога, прекрати это!
От его голоса она отшатнулась, как будто ее ударили; Эдди схватил свой аспиратор, но не воспользовался им. И она тот час усмотрела в том его слабость, слабость, которую могла бы использовать против него. О Боже, если Ты есть, пожалуйста, поверь мне, я в самом деле не хочу обидеть Миру. Я не хочу зарезать ее, даже толкнуть ее не хочу. Но я обещал, мы все клялись кровью, пожалуйста, помоги мне. Господи, потому что я должен сделать это…
— Я терпеть не могу, когда ты кричишь на меня, — прошептала она.
— Мира, я сам это ненавижу, но должен, — сказал он, и она вздрогнула. Ты идешь туда, Эдди — и снова нанесешь ей обиду. Избить ее, протащить по комнате было бы куда милосерднее. И быстрее.
Вдруг — возможно, мысль избить кого-то вызвала новый образ — он увидел лицо Генри Бауэрса. За многие годы он впервые подумал о Бауэрсе, но это отнюдь не принесло ему спокойствия духа. Отнюдь, не принесло.
Он быстро закрыл глаза, затем открыл их и сказал:
— Ты не заблудишься, и он не будет кричать на тебя. Мистер Пасино очень милый, очень понятливый. — Он раньше никогда в жизни не возил Пасино, но успокаивал себя тем, что эта ложь — золотая середина: существовал миф, согласно которому большинство знаменитостей — говнюки, но Эдди возил их достаточно и знал, что на самом деле это не так.
Были, конечно, исключения из правил, и в большинстве случаев исключения были чудовищами! Но во имя Миры он надеялся, что Пасино — не из них.
— Да? — спросила она нежно — Да.
— Откуда ты знаешь?
— Деметриос возил его два или три раза, когда работал в «Манхэттан Лимузин», — сказал Эдди. — Он сказал, что мистер Пасино всегда дает на чай по меньшей мере пятьдесят долларов.
— Мне все равно, будь хоть пятьдесят центов, только бы ты не кричал на меня.
— Мира, это просто, как дважды два четыре. Первое, ты заезжаешь завтра в Сейнт Регис в 7.00 и везешь его в Эй-би-си. Они записывают последнее действие его пьесы — вроде бы она называется «Американский Буффало». Второе, ты везешь его обратно в Сейнт Регис около II. Третье, ты едешь назад в гараж, ставишь машину и подписываешь зеленый лист.
— Это все?
— Все. Ты можешь делать это без напряга, Марти.
Ее обычно смешило это уменьшительное имя, но сейчас она посмотрела на него с полной боли детской серьезностью.
— А что, если он захочет идти обедать вместо возвращения в отель? Или пить? Или дансинг?
— Не думаю, но если захочет, ты отвезешь его. Если будет похоже, что он собирается гулять всю ночь, ты можешь позвонить Филу Томасу по радиофону после полуночи. К тому времени у него освободится водитель, чтобы подменить тебя. Я бы тебя ни за что не озадачивал ничем подобным, если бы у меня был свободный водитель, но два парня больны, Деметриос в отпуске, а кто-то еще заказан заранее. Ты ляжешь в постель в час ночи, Марти — в час ночи, не позднее. Я гарантирую тебе это.
Она промолчала.
Он прочистил горло, подался вперед, с локтями на коленях. Мгновенно мама-привидение прошептала: «Не сиди так, Эдди. Это вредит, твоей осанке и ты стесняешь легкие. У тебя очень слабые легкие».
Он снова сел прямо, едва ли сознавая, что делает это.
— Хотя бы мне всего единственный раз пришлось везти, — почти простонала она. — Я превратилась в такую корову за последние два года, я в такой ужасной форме.
— Единственный раз, я клянусь.
— Кто звонил тебе, Эдди?
Как по сигналу, два световых луча пронеслись по стене, послышался гудок машины на дороге. Он почувствовал облегчение. Пятнадцать минут провели они в разговорах о Пасино вместо Дерри и Майкла Хэнлона, и Генри Бауэрса, и это было хорошо. Хорошо для Миры и для него тоже. Он бы раньше времени не хотел думать или говорить о таких вещах.
Эдди встал.
— Это мое такси.
Она вскочила так быстро, что наступила на кромку ночной рубашки и упала вперед. Эдди подхватил ее, но на мгновение исход был под большим сомнением: она перевешивала его на сотню фунтов.