— Стюардесса!
— Извините, сэр, я должна приступить к своим обязанностям — Ну, конечно, идите.
Она уходит, скорее счастливая, что больше не видит этот мертвый, почти гипнотический взгляд.
Бен Хэнском поворачивает голову к окну и смотрит в него. Молнии пронзают огромные грозовые тучи милях в девяти от правого борта. В заикающихся вспышках света облака кажутся огромными прозрачными мозгами, наполненными дурными мыслями.
Он ощупывает кармашек жилета, но серебряных долларов нет. Ушли из его кармана в карман Рикки Ли. Вдруг захотелось хоть один из них подержать в руках. Конечно, можно было бы пойти в любой банк — разумеется, не в этом трясущемся самолете на высоте двадцати семи тысяч футов — и получить там пригоршню серебряных долларов, но где гарантия, что они не окажутся паршивой подделкой, которую правительство пытается выдать за настоящие. А против оборотней и вампиров нужно нечто подобное блеску звезды, нужно чистое серебро. Требуется серебро, чтобы остановить монстра. Требуется…
Он закрыл глаза. Воздух вокруг него был наполнен криками и шумом. Самолет вздрагивал, подпрыгивал, трясся, слышался перезвон. Перезвон?
Нет… звонки.
Это были звонки, это был звонок, звонок всех звонков, звонок, которого вы ждали целый год. Тот звонок — апофеоз всех школьных звонков — сигнализировал свободу.
Бен Хэнском сидит на своем первоклассном месте, подвешенный среди громов на высоте двадцати семи тысяч футов, его лицо обращено к окну, и он чувствует, как стена времени вдруг утончается; происходит какая-то ужасная и чудесная перемена. Бог мой, — думает он, — меня переваривает мое собственное прошлое.
Свет молнии озаряет его лицо, и хотя он не знает этого, день только что завершился. Двадцать восьмое мая 1985 года стало двадцать девятым мая над темной, грозовой землей, какой является западный Иллинойс сегодняшней ночью; фермеры, у которых болит спина от работы в поле, спят как убитые и видят свои быстрые, живые, ртутные сны, и кто знает, что может происходить в их амбарах, их подвалах и их полях, когда молния гуляет, а гром болтает? Никому не ведомы эти вещи. Они знают только, что сила высвобождается ночью и что воздух — сумасшедший от высокого напряжения бури.
Но это звонки на высоте двадцати семи тысяч футов, когда самолет снова врывается в свет, когда его движение снова стабилизируется; это звонки; звонок, когда Бен Хэнском спит; и когда он спит, стена между прошлым и настоящим полностью исчезает, и он глубже и глубже погружается в прошлое, как человек, падающий в глубокий колодец, — уэллсовский Путешественник во Времени, возможно, падающий вниз и вниз, в страну Морлоков, где машины стучат и стучат в туннелях ночи. Это 1981, 1977, 1969; и вдруг он здесь, здесь в июне 1958: повсюду яркий солнечный свет, и за спящими веками зрачки Бена Хэнскома реагируют на команды его дремлющего мозга, который видит не темноту, лежащую над западным Иллинойсом, а яркий солнечный свет июньского дня в Дерри, штат Мэн, двадцать семь лет назад.
Звонки.
Звонок.
Школа.
Школа…
…кончилась!
Звук звонка разнесся вверх и вниз, заполнил все помещение школы в Дерри, большое кирпичное здание, расположенное на Джексон-стрит, и в этом звоне ребята из пятого класса, где учился Бен Хэнском, подняли невообразимый гвалт, и миссис Дуглас, обычно строжайшая из учителей, не сделала попыток успокоить учеников. Вероятно, понимала, что это не удастся.
— Дети! — сказала она, когда крики смолкли. — Можно мне в последний раз обратить ваше внимание?
По классу прошел шепот, смешанный со вздохами. Миссис Дуглас держала в руках их табели.
— Я надеюсь, что сдала! — сказала шепотом Салли Мюллер Беверли Марш, которая сидела в соседнем ряду. Сэлли была яркая, красивая, оживленная. Бев тоже была симпатичная, но в ней не было никакого оживления в этот последний школьный день. Она сидела, мрачно глядя на свои дешевые чулки. На ее щеке желтел кровоподтек.
— Мне все одно дерьмо, сдала я или нет, — сказала Бев.
Сэлли фыркнула. Леди не пользуются таким языком, означало это фырканье. Затем она повернулась к Грете Бови. «Не иначе как возбуждение, вызванное последним звонком в конце еще одного учебного года, заставило Сэлли повернуться к Беверли и заговорить с ней», — подумал Бен. Сэлли Мюллер и Грета Бови происходили из богатых семей Западного Бродвея, тогда как Бев приходила в школу из трущоб на Лоуэр Мейн-стрит. Лоуэр Мейн-стрит и Западный Бродвей были всего в полутора милях друг от друга, но даже такой ребенок, как Бен, знал, что реальное расстояние между ними равнялось расстоянию между Землей и Плутоном. Достаточно было взглянуть на дешевый свитер, болтающуюся юбку, которые происходили из экономного гардероба Армии Спасения, на дешевые чулки Беверли Марш, чтобы понять, как далеки были девочки друг от друга. Но все равно Бену больше нравилась Беверли — гораздо больше. Грета и Сэлли были хорошо одеты, возможно они ежемесячно делали перманент или завивку, но для Бена это ровно ничего не значило. Они могли бы хоть каждый день делать перманент и все равно оставались парой самодовольных говняшек.