Бен мог слышать вибрацию дренажных механизмов в земле, мог даже ощущать ее: низкое, непрерывное колебание передавалось из земли корню, к которому он прислонился, а от корня — его спине.
Он снова подумал о Морлоках, об их обнаженной плоти; он представил себе, что она бы пахла, как промозглый и вонючий воздух, который исходил из смотровых отверстий того железного покрытия. Он подумал об их колодцах, загнанных глубоко под землю, колодцах с ржавыми лестницами по сторонам. Он задремал, и в этот момент его мысли стали сном.
Ему снились Морлоки. Ему снилось то, что с ним случилось в январе, то, что он никак не мог рассказать своей матери.
Был первый день занятий после долгого рождественского перерыва. Миссис Дуглас попросила добровольца остаться после уроков и помочь ей пересчитать книги, которые были получены прямо перед каникулами.
Бен поднял руку.
— Спасибо тебе, Бен, — сказала миссис Дуглас, одарив его улыбкой столь восхитительной, что она согрела его до кончиков носков.
— Лизоблюд вонючий, — шепотом заметил Генри Бауэрc.
Это был тот зимний день в штате Мэн, который был и самым лучшим, и самым худшим: безоблачный, до слез ясный, но пугающе холодный. В довершение к десятиградусному морозу дул сильный ветер, который колол и сек лицо.
Бен считал книга и выкрикивал номера; миссис Дуглас их записывала (совершенно не перепроверяя его работу, гордо отметил он), а затем оба они понесли книги в хранилище через залы, где дремотно позвякивали батареи. Сначала школа была полна звуков: треск закрывающихся дверей, перестук печатной машинки миссис Томас в конторе, нервный удар-удар-удар баскетбольных мячей в гимнастическом зале, скольжение и удары спортивных туфель, когда игроки двигались к корзинам или дрались за мяч на полированном деревянном полу.
Понемногу эти звуки прекратились, только позвякивали батареи, слышалось виш-виш метлы мистера Фазио, сметавшего опилки на полу в зале, да завывание ветра за окном.
Бен посмотрел в единственное узкое окно книгохранилища и увидел, что свет на небе быстро меркнет. Было четыре часа, и надвигались сумерки. Крупинки сухого снега носились вокруг заледенелого гимнастического зала и кружились между качелями, которые прочно вмерзли в землю. Только апрельская оттепель сломает эти зимние сварные швы. На Джексон-стрит никого не было видно. Он посмотрел еще минуту: вдруг какая-нибудь машина проедет через перекресток Джексон-Витчем, но машины не было. Все в Дерри спасались, и миссис Дуглас просто умерла бы или спаслась бегством от того, что он видел отсюда.
Он посмотрел на нее и понял, что она чувствует почти то же самое, что он. Он мог определить это по выражению ее глаз. Они были глубокие, задумчивые и отсутствующие — не глаза сорокалетней школьной учительницы, а глаза ребенка. Ее руки были сложены под грудью, как будто бы в молитве.
«Я боюсь, — подумал Бен, — и она тоже боится. Но чего мы боимся?»
Он не знал. Она посмотрела на него и коротко, несколько смущенно засмеялась.
— Я тебя слишком задержала, — сказала она, — извини, Бен.
— Ничего страшного. — Он посмотрел на свои ботинки. Он ее немножко любил — не той искренней, откровенной любовью, какую он питал к мисс Тибодо, своей учительнице первого класса… но все же он любил ее.
— Будь я за рулем, я бы тебя подвезла, — сказала она, — но я не за рулем. Муж заберет меня где-то в четверть пятого. Если бы ты подождал, мы могли бы…
— Нет, спасибо, — сказал Бен. — Я должен добраться до дому раньше.
На самом деле это была неправда, но перспектива встретиться с мужем миссис Дуглас вызывала в нем какое-то странное отвращение.
— Может, твоя мама могла бы…
— Она тоже не водит машину, — сказал Бен. — Все будет в порядке. Мой дом всего лишь в миле отсюда.
— Миля — это близко при хорошей погоде, но в такую погоду миля — длинный путь. Ты зайдешь куда-нибудь погреться, если замерзнешь, ладно, Бен?
— Да, конечно. Я зайду в Костелло-маркет, обогреюсь там у печки или еще где-нибудь. Мистер Гедро не будет возражать. И я надену теплые брюки. И мой новый рождественский шарф.
Он вроде бы убедил миссис Дуглас, она снова посмотрела в окно.
— Там, кажется, так холодно, — сказала она. — Так… так враждебно.
Он не знал этого слова, но точно знал, что она имела в виду. Что-то только что произошло. Но что?