Глупый кусок дерьма.
— Твой отец только что жаловался на то, что ты разместила его данные на сайте знакомств, — говорит мне Эмитт, а его улыбка превращается в ряд сверкающих идеально ровных белых зубов.
— Он справится с этим. Мне нужна, как минимум, теплокровная мачеха.
Он в замешательстве приподнимает брови.
— Неважно, — говорю я, махнув робо-рукой, прежде чем он успевает задать вопрос.
— Рука все еще хорошо работает? Твой отец сказал, что все пошло наперекосяк, и ему пришлось уехать, чтобы все исправить.
— Она больше не пыталась приставать ко мне, так что сейчас я не жалуюсь.
И снова его брови взметнулись до линии волос. Он вел себя так, словно боялся заговорить со мной, словно боялся, что я какая-то психованная цыпочка, лишившаяся рассудка из-за потери руки. Теперь он привык ко мне, и, если не считать редких моментов удивления, он отмахивается от большей части моего сумасшествия. Поскольку его область знаний — протезирование, он никогда не имел ничего против ампутированных конечностей — приятный бонус.
— Думаю, он не все мне рассказал, — говорит он, ухмыляясь и опираясь на обеденный стол. — Введи меня в курс дела.
Я фыркаю, потом качаю головой.
— Я позволю твоему воображению проработать детали. Но никогда больше не скажу себе «трахни меня».
Опускаю глаза, наблюдая, как дергается Джилл. Но она не пытается меня отыметь. Хорошая девушка.
Он взрывается смехом, а я заставляю себя вымученно улыбаться, возвращаясь к приготовлению сэндвича. Я думала, что как только выйду из напряженной атмосферы интимной свадебной недели, мой мозг снова начнет работать, задействуя нейроны, отвечающие за логическое мышление. Это бы говорило о том, что я поняла, как глупо было привязываться к парню, с которым общалась всего неделю.
Но безуспешно. Во всяком случае, становится все труднее и труднее думать о чем-либо, кроме него, хотя он стал невероятно странным с тех пор, как я ушла. Фактор странности просто интригует меня еще больше, потому что мне нравятся странности. Но раздражает сам факт того, что кое-кого игнорируют, пока он продолжает быть странным.
— Ты в порядке? — спрашивает меня Эмитт, напоминая мне, что он все еще в комнате.
— Хм? То есть... да, все хорошо. Почему ты спрашиваешь?
Я делаю большой глоток воды, все еще отвлекаясь, пока он отвечает.
— Ну, ты вернулась почти неделю назад и ни разу не уронила ничего, что я мог бы поднять, чтобы ты могла поглазеть на мою задницу, — говорит он, заставляя меня закашляться, разбрызгивая половину воды из моего стакана, в то время как другая половина содержимого брызжет у меня из носа.
Круто.
К черту мой день.
Эмитт смеется, пока я вытираю со стойки устроенный беспорядок. Я все еще кашляю, пока мой нос буквально горит, и почти уверена, что от подбородка тянется струйка слюны. Используя руку, убираю ее, а затем вытираю руку о рубашку. Да, такая сексуальная.
Думаю, я не королева утонченности, как думала.
Прочистив горло, начинаю приходить в себя, когда мой телефон сообщает о приходе сообщения. Я боюсь на него смотреть. Почти уверена, что знаю, от кого оно.
После первой фотографии Роман прислал еще одну на следующий же день. Это была фотография моей руки, держащей шоколадного голубя. Потом была фотография моей красивой руки, держащей вибратор на кровати — чьей кровати? Простыни были белыми, и это было все, что я могла видеть за вибратором и рукой. И чей это вибратор?! Один из моих вибраторов, вот чей. Как он достал мой вибратор?
В следующий раз это была ладонь на заднице — надеюсь, это была его задница. Затем он оказался рядом с букетом роз, держа карточку, которую я не могла прочитать, благодаря размытому изображению, когда я попыталась увеличить его.
Конечно же, новое сообщение от него, и снова это случайная картинка. Он ничего не объяснил. Он не отвечает ни на один из моих вопросов.
На этот раз моя протезная рука ощупывает грудь манекена в магазине нижнего белья.
Не знаю, как я ко всему этому отношусь. Ну, я чувствую себя изнасилованной, хотя уверена, что это бледнеет по сравнению с тем, что должен чувствовать манекен. Насколько я знаю, этот манекен может быть связан с выходкой моего отца, правда его надувная пассия скоро станет бывшей.
— Это было бы неловкое воссоединение семьи, — бормочу я себе под нос, содрогаясь.
— Что? — спрашивает Эмитт.
Я поднимаю глаза и встречаюсь с ним взглядом, поджимая губы.