Он бросил курить четыре года назад, но сейчас-то одну сигарету можно выкурить.
Это не записи, а мертвые тела. Ты глубоко захоронил их, но сейчас происходит какое-то сумасшедшее землетрясение, и земля выплевывает их на поверхность. Там ты не Ричи Тозиер «Записи» – там, внизу, ты просто Ричи Тозиер – Четырехглазый, и ты со своими дружками, и ты так перепуган, что, кажется, шарики твои превращаются в виноградное желе. То не двери, и не они открываются. То склепы, Ричи. Это они отворяются со скрипом, и те, кого ты считаешь мертвыми, снова вылетают на поверхность.
Сигарету, только одну сигарету. Даже Карлтон бы закурил, ради всего святого.
«Поймаем, четырехглазый! Заставим тебя СЪЕСТЬ этот дерьмовый портфель!»
– Гостиница, – сказал мужской голос с интонациями янки; ему понадобилось проникнуть через всю Новую Англию, Средний Запад, пройти под казино Лас Вегаса, чтобы достичь его уха.
Ричи спросил этот голос, можно ли ему забронировать комнаты начиная с завтрашнего дня. Голос ответил, что можно, и даже спросил, на какой срок.
– Не могу сказать. У меня... – Он внезапно сделал паузу, на одну минуту.
Что у него на самом деле? Перед его глазами возник мальчик с матерчатым ранцем, убегающий от улюлюкающих хулиганов; он увидел мальчика в очках, худенького мальчика с бледным лицом, которое, казалось, каким-то странным образом кричало каждому пробегавшему громиле: «Поймайте меня! Бегите, поймайте меня! Вот мои губы! Вдави их мне в зубы! Вот мой нос! Разбей его в кровь! Врежь в ухо, чтобы оно распухло, как кочан цветной капусты! Раскрои бровь! Вот мой подбородок, нокаутируй меня! Вот мои глаза, такие голубые и увеличенные за этими ненавистными, ненавистными очками, этими роговыми очками, одна дужка которых удерживается лейкопластырем. Разбей очки! Вдави осколок стекла в глаз и закрой его навсегда! Какого черта!»
Он закрыл глаза и сказал:
– Видите ли, у меня в Дерри дело. Я не знаю, столько времени займет заключение сделки. Как насчет трех дней с возможностью продлить?
– Возможность продлить? – с сомнением спросил клерк, и Ричи терпеливо ждал, пока этот тип сообразит. – О, да, хорошо!
– Спасибо, и я.., надеюсь, что вы сможете голосовать за нас в ноябре, – сказал Джон Кеннеди. – Жаки хочет сделать Овальный Кабинет.., у меня работа, связанная.., с.., братом Бобби!
– Мистер Тозиер?
– Да.
– О'кей... Кто-то подключился к линии на несколько секунд.
Просто старый неудачник из Старой Партии Мертвецов,подумал Ричи. Не беспокойтесь о ней. Дрожь пронзила его и он снова сказал себе, почти в отчаянии: «Все о'кей, Ричи».
– Я тоже слышал, – сказал Ричи. – Да, должно быть, подключился. Ну, так как у нас с вами будет с комнатой?
– О, нет проблем, – сказал клерк. – Мы здесь в Дерри, правда, занимаемся бизнесом, но никакого бума.
– Точно?
– О, да, – уверенно сказал клерк, и Ричи снова передернуло. Он забыл, что на севере Новой Англии «да» произносили специфически, как этот клерк.
«Поймаем, гадина!» -закричал призрачный голос Генри Бауэрса, и он почувствовал, что теперь склепы со скрипом отрываются внутри него; вонь, которую он ощущал, шла не от разложившихся тел, а от разложившейся памяти, от разложившихся воспоминаний, и это было еще хуже.
Он дал клерку в деррийской гостинице номер своего американского экспресса и положил трубку. Затем он позвонил Стиву Коваллу, директору программы «Клэд».
– Что случилось, Ричи? – спросил Стив. Последний рейтинг показал, что КЛЭД занимает на каннибальском рынке рока в Лос-Анджелесе самую вершину, и с тех пор Стив был в отличном настроении – благодарение Богу за маленькие победы.
– Ты можешь пожалеть, что спросил, – сказал Ричи. – Я делаю ноги.
– Делаешь ноги... – Он услышал недовольство в голосе Стива. – Что-то я не понимаю тебя.
– Я собираю манатки. Я исчезаю.
– Что ты имеешь в виду под «собираю манатки»? По логике, я сейчас здесь, а ты завтра в воздухе от двух дня до шести вечера, как всегда. В четыре часа ты в студии интервьюируешь Кларенса Клемонса. Ты знаешь Кларенса Клемонса, Ричи? Который в «Приди и ударь, босс»?
– Клемонс может с таким же успехом говорить с Майком О'Хара.
– Кларенс не хочет говорить с Майком, Рич. Кларенс не хочет говорить с Бобби Русселом. Он не хочет говорить со мной. Кларенс – фанат Буфорда Кисодривела и Байата-Гангстера-убийцы. Он хочет говорить только с тобой, мой друг. И у меня нет никакого желания иметь зассанного двухсотпятидесятифунтового саксофониста, которого однажды отделали футболисты профи, учинившие дебош в моей студии.
– Не думаю, что он повинен в истории с дебошем, – сказал Ричи. – Мы ведь сейчас говорим о Кларенсе Клемонсе, а не о Кейте Муне.
В трубке было молчание. Ричи терпеливо ждал.
– Ты не серьезно, а? – спросил наконец Стив. Голос у него был печальный. – Разве что у тебя только что умерла мать или тебе предстоит удалять опухоль мозга, или что-то в этом роде, а иначе это чушь.
– Я должен ехать, Стив.
– У тебя мать заболела? Или – Боже упаси – умерла?
– Она умерла десять лет назад.
– У тебя опухоль мозга?
– У меня нет даже прыща на заднице.
– Это не смешно, Ричи.
– Нет.
– Это дерьмовый розыгрыш, мне это не нравится.
– Мне тоже не нравится, но я должен ехать.
– Куда? Почему? В чем дело? Скажи мне, Ричи.
– Мне позвонили. Некто, кого я знал в давние времена. В другом месте. Снова что-то случилось. Я дал обещание. Мы все дали обещание, что вернемся, если что-то будет случаться. И мне кажется, оно случилось.
– О каком «что-то» мы говорим, Ричи?
– Я бы с удовольствием не говорил. Если скажу правду, ты подумаешь, что я сумасшедший. Так вот, я не помню.
– Когда ты дал это знаменитое обещание?
– Давно. Летом 1958-го.
Последовала длинная пауза; Стив Ковалл явно пытался понять, дурит ли его Ричард Тозиер «Записи», он же Буфорд Киссдривел, он же Вайат-гангстер-убийца, и т.д, и т.д., или у него какое-то психическое расстройство.
– Ты же был еще ребенком, – спокойно сказал Стив.
– Мне было одиннадцать. Двенадцатый.
Снова длинная пауза. Ричи терпеливо ждал.
– Ладно, – сказал Стив. – Я сделаю перестановку – поставлю Майка вместо тебя. Я могу позвонить Чаку Фостеру, сделать несколько замен, если смогу узнать, в каком китайском ресторане он сейчас ошивается. Я это сделаю, потому что мы давно вместе. Но я никогда не забуду, как ты подсадил меня.
– Ой, брось ты, – сказал Ричи, головная боль все усиливалась. Он знал, что он делает, а Стив в это не верил. – Мне нужно несколько выходных, все. Ты ведешь себя так, как будто я насрал на права нашей федеральной комиссии связи.
– Несколько выходных для чего? Тусовка компашки молодчиков в борделе Фоле, Северная Дакота, или Пуссихамр Сити, Западная Вирджиния?
– Мне кажется, на самом деле бордель в Арканзасе, приятель, – сказал Буфорд Киссдривел глухим, как из большой пустой бочки, голосом, но Стива было не отвлечь.
– И только потому, что ты дал обещание, когда тебе было одиннадцать? Побойся Бога, в одиннадцать лет серьезных обещаний не дают. Ты понимаешь, Рич, что не в этом дело. У нас не страховая компания, не юридическая контора. Это ШОУ-БИЗНЕС, какой бы он ни был скромный, и ты это очень хорошо знаешь. Если бы ты предупредил меня за неделю, я бы не держал сейчас телефон в одной руке и бутылку «Миланты» в другой. Ты загоняешь меня в угол, и сознаешь это, поэтому не оскорбляй мой разум такими заявками.
Стив теперь почти что кричал, и Ричи закрыл глаза. – Я никогда не забуду этого, – сказал Стив, и Ричи подумал, что да, не забудет. Но Стив сказал также, что в Одиннадцать лет серьезных обещаний не дают, а это совсем неправда. Ричи не помнил, что это было за обещание – он не был уверен, что ХОЧЕТ помнить, но оно было сто раз серьезным.
– Стив, я должен.
– Да. И я сказал, что управлюсь. Так что давай. Давай, мудак.
– Стив, это...
Но Стив уже положил трубку. Ричи поставил телефон. Но едва отошел от него, тот снова зазвонил, и еще не подняв трубку, Рич знал, что это опять Стив, разъяренный, как никогда. Это не сулило ничего хорошего – говорить с ним на такой ноте значило нарываться на скандал. Он отключил телефон, повернув переключатель направо.