– Смотри, я брошу ее, – сказала она и пошла к двери в ванную комнату. Она швырнула сигарету – даже отсюда он мог видеть отпечатки зубов на фильтре – в унитаз сортира. Фссссс. Она вышла. – Том, это был старый приятель. Один старый, старый приятель. Я должна...
– Заткнись, вот что ты должна! – закричал он. – Заткнись немедленно!
Но страх, который он хотел увидеть – страх перед ним – его не было на ее лице. Страх был, но он исходил из телефона, а не от него. Она как будто не видела ремень, не видела ЕГО, Тома, и он почувствовал легкое беспокойство. БЫЛ ли он здесь? Глупый вопрос, но БЫЛ ли он, в самом деле?
Вопрос этот был настолько ужасным и стихийным, на какое-то мгновенье он в страхе почувствовал что его "я" полностью оторвалось от корней и подобно перекати-полю перекатывается бризом. Потом он обрел себя. Он был здесь, все в порядке, он был здесь, он, Том Роган, Том – черт возьми – Рогач, если эта спятившая девка не упрямится и не ударится в бегство в следующие секунд тридцать, она будет выглядеть как выброшенная из быстроидущего вагона.
– Я должен выпороть тебя, – сказал он, – очень сожалею, девочка.
Да, он и раньше видел эту смесь страха и агрессивности. Но сейчас это впервые обращалось к нему.
– Убери эту штуку, – сказала она. – Я должна ехать в О'Хара как можно быстрее.
Ты здесь. Том? А?
Он отбросил эту мысль. Полоска кожи, которая когда-то была ремнем, медленно раскачивалась перед ним, как маятник. Его глаза вспыхнули, а затем задержались на ее лице.
– Послушай меня. Том. В моем родном городе опять беда. Очень большая беда. Тогда у меня был приятель. И думаю, он мог бы стать моим другом, если бы не разница в возрасте. Ему было всего одиннадцать лет и он страшно заикался. Сейчас он новеллист. Я думаю, ты даже читал одну из его книг... «Черные пороги»?
Она искала его лицо, но его лицо было бесстрастно. Был только ремень, маятником качающийся взад-вперед, взад-вперед. Он стоял, слегка склонив голову и расставив ноги. Потом она пробежала рукой по своим волосам – встревоженно – как будто озабочена множеством важных вещей и как будто просто не замечала ремня, засевший в нем, страшный вопрос снова всплыл в его голове: Ты там?
Ты уверен?
– Та книга неделями лежала здесь, но я никогда не видела связи.
Может, я бы заметила какую-то связь, но мы все сейчас старше, и я просто давным давно не думала о Дерри. Словом, у Билла был брат, Джордж, и Джорджа убили перед тем, как я по-настоящему узнала Билла. Он был убит. И затем, на следующее лето...
Но Том достаточно наслушался ереси отовсюду. Он близко подошел к ней, отведя правую руку, как человек, собирающийся бросить копье. Ремень просвистел в воздухе. При его приближении Беверли пыталась было ускользнуть, но ее правое плечо ударилось о дверь ванной комнаты, и прозвучал сочный удар; ремень пришелся по ее левому предплечью, оставив красную полосу.
– Буду пороть тебя, – повторил Том. Голос у него был спокойный, в нем даже слышалось сожаление, но его зубы оскалились в белую ледяную улыбку. Он хотел видеть тот ее взгляд, взгляд, полный страха, ужаса и стыда, тот взгляд который говорил: «Да, ты прав, я заслуживала это», тот взгляд, который говорил: «Да, ты здесь, да, я чувствую твое присутствие». Затем могла прийти любовь, и все бы образовалось, потому что он как-никак любил ее. Они могли бы даже, если бы она захотела, подискутировать о том, кто и зачем звонил. Но это должно было прийти позже. Сейчас обучение в самом разгаре. Как всегда. Сначала пороть – раз, потом иметь, – два.
– Жаль, девочка.
– Том, не делай э..
Он раскачал ремень и увидел, как он лизнул ее бедро. Щелкав ремня доставило ему удовлетворение, когда он ударил ей по ягодицам. И...
И, Господи Иисусе, она схватила его! Она схватила ремень!
На какое-то мгновение Том Роган был настолько ошарашен этим неожиданным актом непослушания, что почти потерял из виду наказываемую, только петля оставалась зажатой в его кулаке.
Он дернул ремень назад.
– Никогда не хватай ничего у меня из рук, – сказал он хрипло. – Ты слышишь меня? Если еще когда-нибудь это сделаешь, месяц будешь писать малиновым сиропом.
– Том, прекрати, – сказала она, и сам ее тон взбесил его – она говорила, как старший на игровой площадке с шестилеткой.
– Я должна ехать. Это не шутка. Люди погибли, и я дала обещание давным-давно...
Том не слышал.
Он взревел и бросился к ней, с опущенной головой, в руках бессмысленно качался ремень. Он ударил ее, протащив от дверного прохода вдоль стены спальной. Он отводил руку назад, бил ее, отводил руку назад, бил ее, отводил руку назад, бил ее. Потом, утром, он, поднеся руку к глазам, будет глотать кодеиновые таблетки, но сейчас он ничего не сознавал, кроме того, что она не повинуется ему! Она не только курила, она пыталась схватить у него ремень, – – о люди! о друзья и ближние! – она сама напросилась на это, и он будет свидетельствовать перед троном Всевышнего, что она должна получить сполна.
Он протащил ее вдоль стены, раскачивая ремень, осыпая ее ударами. Она подняла руки, чтобы защитить лицо, но он бил по всему остальному. В тишине комнаты щелкал ремень. При этом она не кричала, не умоляла прекратить, как бывало раньше. Хуже того – она не плакала, как обычно. Слышно было только щелканье ремня и их дыхание, его – тяжелое и хриплое, ее – учащенное и легкое.
Она задела за кровать и за туалетный столик у кровати. Ее плечи были красными от ударов ремня. Волосы растекались огнем. Он тяжело двигался за ней, медлительный, но огромный – он играл в сквош, пока не повредил себе Ахиллесово сухожилие два года назад, и с тех пор, без контроля, сильно прибавил в весе, но мускулатура осталась прежней – прочные снасти в тучном теле. Все-таки он был немного встревожен своим дыханием.
Она потянулась к туалетному столику – он подумал, она спрячется за него или, быть может, попытается уползти под него. Вместо этого она взяла.., повернулась.., и вдруг воздух наполнился летящими снарядами. Она бросала в него косметику. Бутылка «Шантильи» ударила его между сосками, упала ему на ноги, разбилась. Он утопал в запахе духов.
– Кончай! -взревел он. – Кончай, сука!
Но она не прекратила – ее руки парили над туалетным столиком, заставленным разными стекляшками, хватая все, что ни попадя и бросая это и него. Он дотронулся до своей груди, куда его ударила бутылочка «Шантильи», не в состоянии поверить, что она посмела поднять на него руку, хотя разные предметы продолжали летать вокруг. Стеклянная пробка бутылки порезала его. Это был даже не порез, а чуть больше, чем треугольная царапина, но была Ли в комнате некая красноволосая леди, которая увидит восход солнца из больничной койки? О да, была. Некая леди, которая...
Баночка с кремом ударила его над правой бровью с внезапной, зловещей силой. Он услышал тупой звук, по-видимому, внутри головы. Белый свет вспыхнул над полем зрения правого глаза, и он отступил на шаг с открытым ртом. Теперь тюбик крема «Нивеа» попал ему в живот с легким шлепаньем, и она – неужели? возможно ли это? – да! Она кричала на него!
– Мне нужно в аэропорт, сукин сын! Ты слышишь меня? У меня дело, и я еду! И ты уйдешь с дороги, потому что Я УЕЗЖАЮ!
Кровь прилила к его правому глазу, зудящему и горячему.
Некоторое время он стоял, уставясь на нее, как будто никогда не видел ее раньше. В каком-то смысле, и не видел... Ее груди отяжелели. Лицо пылало. Губы были злобно втянуты. Она все повыкидывала с туалетного столика. Склад снарядов опустошился. Он все еще мог прочитать страх в ее глазах.., но это все еще был не страх перед ним.
– Ты положишь все вещи назад, – сказал он, стараясь не задыхаться. Это было бы нехорошо, отдавало бы слабостью. – Затем ты положишь назад чемодан и пойдешь в постель. И если ты все это сделаешь, я, может быть, не буду бить тебя слишком сильно. Может быть, ты сможешь выйти из дому через два дня вместо двух недель.
– Том, послушай меня, – она говорила медленно. Ее взгляд был очень ясный. – Если ты приблизишься ко мне снова, я убью тебя. Ты понимаешь это, ты, лохань с кишками? Я убью тебя.