Он быстро отошел от трубы, пытаясь опять держаться запада. Он увидел маленький просвет и направился туда, следя, чтобы тень его была позади. Затем пошел прямо.
Минут через пять он снова услышал впереди бегущую воду и голоса. Голоса ребят.
Он остановился и прислушался, и вот тогда-то услышал треск ломаемых веток и голоса позади себя. Они были отлично узнаваемы. Они принадлежали Виктору, Белчу и единственному и неповторимому Генри Бауэрсу.
Оказалось, кошмар еще не кончился.
Бен осмотрелся вокруг, ища, куда бы спрятаться.
10
Он вышел из своего укрытия через два часа, еще грязнее, чем был до того, но несколько посвежевший. Это казалось невероятным, но он подремал.
Когда он услышал тех троих за собой, он остолбенел, как животное, пойманное фарами грузовика. Парализующая сонливость напала на него. Мысль просто лечь, свернувшись клубком, как ежик, и позволить им делать все, что заблагорассудится, пришла ему в голову. Это была сумасшедшая мысль, но она казалась хорошей мыслью.
Но вместо этого Бен пошел на звук бегущей воды, на голоса тех, других ребят. Он пытался разобрать их голоса, расслышать, что они говорят, – все, что угодно, только бы избавится от устрашающего паралича духа. Какой-то проект. Они говорили о каком-то проекте. Один-два голоса были даже немного знакомы. Раздался всплеск воды и тут же взрыв добродушного смеха. Смех вызвал в Бене какое-то странное желание и заставил еще больше осознать опасность своего положения.
Если его поймают, нельзя впутывать в это дело мальчишек. Бен снова повернул направо. Как у многих крупных людей, у него была очень легкая поступь. Он подошел достаточно близко к игравшим мальчикам, чтобы увидеть их снующие взад-вперед тени между ним и блестевшей водой, но они его не видели и не слышали. Постепенно голоса начали удаляться.
Он вышел на узкую тропинку, проложенную на голой земле. Минуту рассматривал ее, затем тряхнул головой, пересек тропинку и углубился в мелколесье. Теперь он шел медленнее, раздвигая кусты, а не наступая на них. Он все еще двигался в основном параллельно потоку, у которого играли дети. Даже через заслонявшие поле зрения кусты и деревья он смог разглядеть, что поток здесь намного шире, чем в том месте, куда упали он и Генри.
Здесь был еще один бетонный цилиндр, едва видимый среди путаницы черничных зарослей, и он спокойно жужжал про себя. Позади насыпь обрывалась в поток, старый сучковатый вяз криво склонялся над водой. Его корни, наполовину выставленные наружу из-за эрозии берега, выглядели, как спутанные грязные волосы.
Надеясь, что здесь нет насекомых или змей, но слишком уставший и испуганный, чтобы всерьез озаботиться этим, Бен спустился между корнями вниз, в мелкую пещеру. Он отпрянул, когда корень сердито ткнул его, как палец. Потом немного поменял положение, и стало удобнее.
Сюда и подошли Генри, Белч и Виктор. Что-то словно влекло их на эту тропу. Какой-то миг они стояли совсем рядом и, вытянув руку из своего тайника, он мог бы дотронуться до них.
– Держу пари, он где-то здесь, – сказал Белч.
– Ну хорошо, пойдем выясним, – ответил Генри, и они пошли назад тем путем, каким пришли.
Через несколько минут Бен услышал, как он заорал:
– Что за хреновину вы здесь делаете, парни?
Последовал какой-то ответ, но Бен не расслышал: дети были слишком далеко, да и река, это была, разумеется, Кендускеаг, очень шумела. Но голос у парня был испуганный. Бен мог только почувствовать ему.
Затем Виктор Крисс сказал что-то, совсем непонятное Бену:
– Хреновая запруда сопляков. – Запруда сопляков? А может, Виктор сказал: хреновая компашка сопляков?
– Давай-ка сломаем ее! – предложил Белч.
Последовали крики протеста, кто-то закричал от боли, кто-то заплакал. Да, Бен мог посочувствовать им. Не сумев поймать его (по крайней мере, пока что), они решили отыграться на других детях.
– Конечно, ломай ее, – сказал Генри.
Всплески. Крики. Утробный смех Белча и Виктора. Полный страдания, взбешенный крик одного из ребят.
– Держи свое говно при себе, заика-уродец, – сказал Генри Бауэре. – Я не намерен больше терпеть говна ни от кого.
Раздался треск. Шум бегущей воды усилился, и на мгновение поток взревел, перед тем, как снова успокоиться. Бен мгновенно понял. Хреновая запруда сопляков, да, вот что сказал Виктор. Дети – двое или трое, как ему послышалось, когда он шел мимо, – строили запруду. Генри и его друзья только что разнесли ее. Бену даже показалось, что он знает одного из этих мальчиков. Единственный «заика-уродец», которого он знал по школе в Дерри, был Билл Денбро из параллельного пятого класса.
– Ты не должен был этого делать! – выкрикнул тонкий испуганный голос, и Бен узнал и этот голос, хотя сразу не смог соотнести его с лицом.
– Зачем ты это сделал?
– Потому что мне так захотелось, болваны! – разъярился снова Генри.
Раздался глухой звук. Кто-то закричал от боли. Затем последовал плач.
– Заткнись, – сказал Виктор. – Заткнись, ты, а то я вырву твои уши и подвяжу их под подбородком.
Плач перешел в прерывистые всхлипывания.
– Мы пошли, – сказал Генри, – но прежде я хочу узнать одну вещь. Вы за последние десять минут не видели жирного парня? Большого жирного парня в крови и порезах?
Короткий ответ мог означать только «нет».
– Уверены?
– спросил Белч. – Лучше быть больше уверенными, нюни.
– Я у-у-уверен, – ответил Билл Денбро.
– Пошли, – сказал Генри. – Он, возможно, перешел туда вброд.
– Та-та, мальчики, – сказал Виктор Крисс. – Это была запруда сопляков, поверьте мне. Ни к черту не годится.
Звуки шлепанья по воде. Снова донесся голос Белча, но теперь уже дальше. Бен не мог разобрать слов. Да он и не хотел разбирать слова. Мальчик вблизи снова заплакал. Другой его успокаивал. Бен решил, что их двое – Заика Билл и плачущий.
Он попусидея-полулежал в своем укрытии, слушая двух мальчиков у реки и затихающие голоса Генри и его динозавров-приятелей, рвущихся к дальней стороне Барренса. Солнечный свет блеснул ему в глаза, кругляшки света замелькали на спутанных корнях над ним и вокруг него. Здесь было грязно, но уютно и.., безопасно. Звук бегущей волны успокаивал. Даже плач ребенка действовал умиротворяюще. Его собственные боли притупились, как бы сошлись в один узел; голоса динозавров полностью растворились в воздухе. Он немножко обождал, просто чтобы убедиться, что они не возвращаются.
Бен мог слышать вибрацию дренажных механизмов в земле, мог даже ощущать ее: низкое, непрерывное колебание передавалось из земли корню, к которому он прислонился, а от корня – его спине.
Он снова подумал о Морлоках, об их обнаженной плоти; он представил себе, что она бы пахла, как промозглый и вонючий воздух, который исходил из смотровых отверстий того железного покрытия. Он подумал об их колодцах, загнанных глубоко под землю, колодцах с ржавыми лестницами по сторонам. Он задремал, и в этот момент его мысли стали сном.
11
Ему снились Морлоки. Ему снилось то, что с ним случилось в январе, то, что он никак не мог рассказать своей матери.
Был первый день занятий после долгого рождественского перерыва. Миссис Дуглас попросила добровольца остаться после уроков и помочь ей пересчитать книги, которые были получены прямо перед каникулами.
Бен поднял руку.
– Спасибо тебе, Бен, – сказала миссис Дуглас, одарив его улыбкой столь восхитительной, что она согрела его до кончиков носков.
– Лизоблюд вонючий, – шепотом заметил Генри Бауэре.
Это был тот зимний день в штате Мэн, который был и самым лучшим, и самым худшим: безоблачный, до слез ясный, но пугающе холодный. В довершение к десятиградусному морозу дул сильный ветер, который колол и сек лицо.
Бен считал книга и выкрикивал номера; миссис Дуглас их записывала (совершенно не перепроверяя его работу, гордо отметил он), а затем оба они понесли книги в хранилище через залы, гае дремотно позвякивали батареи. Сначала школа была полна звуков: треск закрывающихся дверей, перестук печатной машинки миссис Томас в конторе, нервный удар-удар-удар баскетбольных мячей в гимнастическом зале, скольжение и удары спортивных туфель, когда игроки двигались к корзинам или дрались за мяч на полированном деревянном полу.