О-Маса (глядя на небо). Погодку бы хорошую…
Манскэ. Да! Нужно, что и говорить. Особенно нам: нет погоды – нет и торговли.
О-Кику. Не только вам. И нам тоже… В дождь – у нас хоть шаром покати. Ни одного гостя. Как утро – так каждый раз просим милосердную Каннон: погодку бы…
Манскэ. Вам что! Там, где красотки вроде О-Кумэ да О-Кику, гости всегда будут.
О-Maса. Это он правду говорит. Когда к вам ни приди – всегда полно.
О-Кику. Милосердием Каннон-самы да вашими милостями
кое-как существуем. Манскэ. «Кое-как»! А у самих поди денег и не пересчитать.
Кстати, где же О-Кумэ?
О-Кику. Пошла помолиться.
О-Maса. Надо и мне идти! Зайду на обратном пути еще в храм
Авасима. (Кладет плату за чай.) О-Кику. Покорно благодарим! Манскэ. Я тоже пойду! Послушай, нянюшка! Если будешь так вертеть свою вертушку, до дому не донесешь.
О-Томэ. Вот еще!
О-Маса. Прощайте.
О-Кику. Счастливо.
О-Маса и О-Томэ замечают спящего Идахати.
О-Томэ. Тут кто-то спит.
О-Маса. Правда! Смотри-ка… Ну и молодец!.. В таком людном месте и так сладко спит. Манскэ. Таких здесь сколько хочешь.
О-Томэ. Подойти, что ли?
О-Маса. Не говори глупости! Идем! Скорей!
Скрываются направо. Появляется О-Кумэ, красивая девушка лет семнадцати. Бросает взгляд на Идахати и подходит к дому.
О-Кумэ. Задержалась немного. Поздно уж, да? А, Манскэ-сан! Наторговал сегодня что-нибудь?
Манскэ. Продал одну только игрушку отдыхавшей здесь няньке.
О-Кумэ. Ну, дай бог! Слушай, О-Кику, – он все спит?
О-Кику (кивает головой). Еще не открывали, как уже разлегся. Что с ним? (Смотрит на Идахати.)
Манскэ. Бросьте! Очухается сам.
О-Кику. Как же так? Пред самым носом – торговать мешает. Манскэ. Из шайки этого Дзэнсити, видно. (Оглядывает спящего.)
О-Кумэ. В последнее время каждый день здесь бродит. Смотрит на всех исподлобья. Даже страшно становится.
Манскэ. Ну, ладно! Я его разбужу. (Подходит к Идахати.) Эй, любезный! Не пора ль подниматься, а? Сны, что ль, видишь, раз так крепко спишь? (Трясет его.)
Идахати делает движение, будто хочет встать, потом опять падает на землю.
Послушай! Эй, ты! (Тормошит Идахати.)
Тот наконец приходит в себя и садится. У него совсем иной вид, чем в предыдущей картине: наружность преступника. На шее большой шрам.
Идахати (протирает глаза). Только было заснул – и разбудили… Принесла нелегкая!
Манскэ. Что ж тебе приснилось? Интересное что-нибудь?
Идахати. Вовсе и не интересное. Я видел прежнюю свою жизнь. Кажется, все забыл, – так нет же, то и дело во сне опять всплывает. Удивительная штука! (Горько смеется.)
Манскэ. А что ж ты видел… в этом сне-то?
Идахати. Тебе все равно не понять. Видел то время, когда меня любила одна женщина.
Манскэ. Тебя?… женщина?
Идахати. А что бы ты думал? Когда-то я тоже был… мужчиной. (Встает.) Не чета… вам… что вертушками торгуете. Вам во второй раз родиться[10] нужно для этого.
Манскэ. Ну… сколько ни рождаться, а уж в твоей братии родиться – покорно благодарю!
Идахати. Что ты там брешешь? Я тебе! (Грозит ему.) Эй, девки, вина мне! (Садится на скамейку.)
О-Кику. Ах, ах! Садиться нельзя.
Идахати. Что? Садиться нельзя? Впрочем, да! – я и забыл. Ошибся. Париям не полагается сидеть на ваших лавках. Ладно уж. Так и быть. (Опускается на землю, скрестив ноги.)
Обе девушки растерянно смотрят то на него, то на Манскэ.
Манскэ. Эй, эй, любезный! Торговать мешаешь.
Идахати. Я же не скандалю, я просто хочу выпить. Эй, О-Кумэ! Дай, прошу тебя, мне вина. Вот тебе и деньги за это. (Вынимает из-за пазухи деньги и кладет на столик.)
Манскэ (удивленно). Смотрите, две монеты!
Идахати. Две монеты за одну чарку – разве это плохой посетитель? Вчера вечером здорово выпил и спьяну не мог найти домой дорогу. Свалился здесь под деревом и не заметил, как ночь прошла. Проснулся – в горле и пересохло. Эй, О-Кумэ! Дай, ради бога, вина. Мало денег – прибавлю. (Вытаскивает из-за пазухи еще монеты.)
Манскэ (удивленно). Откуда столько? Посмотреть на тебя – никак не подумаешь.
Идахати. Денег сколько угодно! О-Кумэ! Что ж ты?
О-Кумэ. Я…
Манскэ. А ты уйдешь, если тебе поднесут?