«Сельский доктор» обошелся без этой жалобы: Бальзак решил, что отношения с маркизой заслуживают лучшего (и более обширного) произведения. Укрывшись под крылышком своей Дилекты, он уже видит новый роман, историю отмщения: честный, благородный человек и кокетка, позабавившаяся его любовью, заставившая страдать. Под именем герцогини де Ланже он накажет презревшую его маркизу де Кастри. Нужно только время, чтобы пережить нанесенное оскорбление, и тогда переживания выльются в шедевр. Но честолюбие его оказалось задето слишком глубоко, рана никак не затягивалась, госпожа де Берни напрасно пыталась вернуть Оноре вкус к работе. «Сельский доктор» был далек от завершения, когда Луи Мам специально приехал за ним в Немур. Бальзак признался, что набросал только названия глав, уверяя тем не менее издателя, что напишет быстро и тот не должен терять веры в него. Мам отнесся к обещаниям скептически.
Госпожа Бальзак, вконец измученная противоречивыми распоряжениями сына, уведомила его, что отказывается далее выполнять порученные ей обязанности интенданта. Молодой художник Огюст Борже, приятель Зюльмы, предложил Оноре переселиться на улицу Кассини, где он мог бы вести домашние дела писателя в его отсутствие. По рукам. Чтобы успокоить мать, которая, как всегда, боялась оказаться однажды без гроша в кармане, Бальзак обещает ей 150 франков в месяц, так можно будет потихоньку разделаться с долгом в 36 000 франков: «Ты можешь рассчитывать на эту регулярную выплату… Отныне я не хочу причинять тебе никакого беспокойства, никаких забот». И опять это только брошенные на ветер обещания, продиктованные абсолютной искренностью намерений.
Зюльма Карро звала его в Ангулем, Эжен Сю – в Париж. Последний весьма цинично описывал свой образ жизни: «Мой дорогой Бальзак, по порядку отвечаю на ваши вопросы. Любовь? – Я содержу молодую особу и забавляюсь тем, что, как я вам уже говорил, заставляю ненавидеть себя и питать к себе отвращение. Она, должно быть, сильно нуждается, раз согласна меня выносить. Одновременно у меня есть женщина из света, о которой я мало забочусь и которая отвечает мне тем же… впрочем, в наши годы… не стоит видеть в любви цель, радость или веру».
Взгляд на любовь как на отношения исключительно физические как нельзя более устраивает Оноре, пребывающего в смятении после истории с маркизой. Видимо, не существует женщина, способная привязаться к нему и телом, и душой. Те, чьи душевные качества он высоко ценит, – госпожа де Берни и Зюльма Карро – вовсе не желанны, вызывающие желание – сейчас это маркиза де Кастри – не способны на большое чувство. Как ни старается бедная Дилекта, удваивая свою нежность, он видит только ее морщины, погасший взгляд и уныло опустившиеся плечи. Она прекрасно отдавала себе в этом отчет и страдала не меньше. Пыталась утешить его и развлечь, а Оноре места себе не находил у пепелища любви, пылавшей когда-то. В конце концов решает ехать в Париж, куда за ним полетят страстные письма госпожи де Берни: «Уж лучше смерть, чем мысли о будущем без любви… Да, дорогой мой, твои живительные лучи пробудили во мне многое, что отныне будет, вероятно, лишним». Она воображает, что в столице его осаждают женщины – красавицы и притом свободные, проклинает собственное бессилие, невозможность быть такой, как они. «Ты запрещаешь мне ревновать, но это равнозначно приказу любить тебя меньше… Знаю, что мне принадлежит твое сердце, знаю, но присутствие рядом с тобой женщин отравляет мне жизнь. Я вижу тебя окруженным ими, и если я говорю, что больше не страдаю, не верь, я лгу тебе, да и себе тоже… Да, я понимаю, что надо кончать с этим и попробовать любить тебя, словно нежный, прекрасный друг».
Сам же Бальзак вдруг понимает, что не в силах проявить интерес к какому-нибудь падшему созданию только ради физической стороны любви. «Я не могу сознательно искать себе утешение, к которому прибегают многие художники, – делится он с Карро. – Ни гризетка, ни содержанка мне не годятся. Утонченная женщина не пойдет навстречу моим желаниям, я же работаю восемнадцать часов в сутки, и странно было бы мне при этом растрачивать себя на глупости, увиваясь за какой-нибудь пустой бабенкой… Еще сильнее я страдаю оттого, что судьба подарила мне душевное счастье во всей его полноте, лишив внешней привлекательности. Она дала мне настоящую любовь, которая должна подойти к концу! Это ужасно… Женитьба дала бы мне возможность передохнуть. Но где найти жену?»
Идеальная спутница видится Бальзаку молодой, хорошенькой, из приличной семьи, занимающей положение в обществе, желательно титулованной, с обеспеченным будущим. Рассудительная, дальновидная Зюльма Карро замечает ему в ответ, что главное для жены такого человека, как он, – скромность, преданность и опыт. «Нужна настоящая любовь, чтобы согласиться на вторые роли. Молодость никогда не пойдет на это. Надо многое испытать из того, что выпадает на долю женщины, чтобы найти очарование в полном отречении от себя самой… Друг мой, жениться следует на человеке, не становиться рабом касты или воззрений. Неужели вы думаете, что добрая женщина, щедро одаренная от природы, способная все понять и требующая взамен лишь некоторых расходов на содержание, но для которой хватит и самой малости, не стоит той, что принесет вам состояние, но до такой степени осложнит вашу жизнь, что вы перестанете быть не только писателем, но и человеком?.. По-вашему, лучше всего было бы приобрести состояние. По-моему, нет ничего хуже».
Эти разумные соображения нисколько не задели Оноре, продолжавшего считать, что идеальная супруга будет любить его за его гений, он же ее – за изящество, ум, скромность и состояние. Многочисленные письма от почитательниц доказывали, что его искусство не оставляет женщин равнодушными. Но сам он? Ведь среди них, старых, некрасивых, бедных, сумасшедших, искательниц приключений, словно иголка в стоге сена может оказаться восхитительная молодая особа. Некоторые из его корреспонденток – готовые героини рассказов. Увы! Они хороши для склонившегося над рукописью писателя, в реальной жизни общение с ними может обернуться кошмаром. Мир, полагает Бальзак, населен безликими созданиями, привлекающими и отталкивающими одновременно. Где та, что предназначена только ему? Кому отдать свое сердце? Вокруг только юбки, ни одной души. В который раз приходится пожалеть, что внешность его настолько не соответствует тому, что он чувствует. За последнее время растолстел, массивный живот выпирает над короткими ножками, кожа лоснится. Впрочем, Ламартин, видевший Оноре у Жирардена, был поражен его жизнерадостностью и легкостью, несмотря на внушительные габариты и вес, и написал о нем: «Он был крупным, толстым, почти квадратным, полнее даже Мирабо. Главным в выражении его лица был даже не ум, а доброжелательность и стремление к общению… Невозможно представить его себе без доброты».
Доброту признают за ним все, из-за нее он без конца попадает в ловушки. Открытость хороша, когда надо рассказать историю вымышленных персонажей, но, когда тебе противостоят люди из плоти и крови, она обезоруживает. Властелин мира на бумаге становится потерянным ребенком, отложив перо. Это прекрасно известно Зюльме, которой он говорит: «Следует мириться с последствиями собственного превосходства». Фраза, которая могла бы стать его девизом. Но иногда так хорошо сложить свое знамя гения и быть просто счастливым мужчиной, которому не надо заботиться о том, с чем достойно предстать перед вечностью. И он пишет, изнуряя себя, вовсе не для того, чтобы удовлетворить требования очередного издателя, просто надо выполнить соглашение, заключенное с Господом.
Глава четвертая
На сцену выходит Иностранка
Писем от восхищенных читательниц было так много, что, кажется, Бальзак не мог не пресытиться ими, и тем не менее он не уставал вдыхать их фимиам. Одно из них, подписанное «Иностранка» и отправленное из Одессы, выделялось даже на фоне привычных похвал. Корреспондентка восторженно отзывалась о «Сценах частной жизни», упрекая автора за буйные оргии «Шагреневой кожи», подрывающие уважение к женщине. Она не дала своего адреса, Оноре пришлось прибегнуть к объявлению в «La Gazette de France», опубликованному четвертого апреля: «Господин де Бальзак получил письмо, адресованное ему 28 февраля. Он весьма сожалеет о невозможности ответить и надеется, что его молчание будет истолковано верно, так как отвечать через газету ему не хотелось бы». Прошло несколько месяцев, Иностранка не появилась – сомневаться не приходилось, она не прочла объявление. И вдруг, седьмого ноября 1832 года, новое, потрясающее письмо от нее: «Вашей душе – века, ваша философская концепция может быть результатом лишь долгого, проверенного временем поиска. Между тем меня уверяют, что вы еще молоды. Я хотела бы познакомиться с вами и в то же время не вижу в этом необходимости: инстинктивно, душой предчувствую вас, воображаю вас на свой лад и скажу себе „вот он“, едва увижу. Ваша внешность не должна иметь ничего общего с вашим пылким воображением. Вас надо оживить, пробудить священный огонь гениальности, который делает вас похожим на то, что вы есть, а вы есть то, что я чувствую: человек, не имеющий равных в знании людского сердца. Когда я читала ваши книги, сердце мое трепетало: вы возвышаете женщину, ее любовь – небесный дар, божественное воплощение. Меня восхищает в вас потрясающая чувствительность вашей души, позволившая все это угадать… Ваш удел – союз ангелов, чьи души знают неведомое другим блаженство. Иностранка любит вас обоих и хочет быть вашим другом: она тоже умеет любить, но это все. Вы поймете меня!.. Для вас я – Иностранка и останусь ею до конца моей жизни. Меня вы никогда не узнаете». Но тут же предлагает переписку, чтобы время от времени сообщать ему о температуре своей пылающей души: «Я восхищаюсь вашим талантом, отдаю должное вашей душе. Я хотела бы стать вам сестрой… С вами и ради вас одного быть вашей справедливостью, нравственностью, совестью». И в конце вполне практическое соображение: «Словечко от вас в „La Quotidienne“[14] даст мне уверенность в том, что вы получили мое письмо и что я без опасений могу писать вам. Подпишите: Э.Г. от О.Б.».