Выбрать главу

Поначалу Оноре был в восхищении от того, что сможет погрузиться в мир судейского сословия. Больше всего ему нравилась в его новом положении возможность оказаться свидетелем драм, разыгрывающихся среди сильных мира сего и скромных граждан. За ними стояли ненависть, скрытое соперничество, ревность, хитрость, обман, упования, не осмеливающиеся заявить о себе. Роясь в делах, Бальзак знакомится с тонкостями судебной процедуры, от него не ускользают ни комические, ни горестные детали судеб неизвестных ему людей, перед глазами разворачивается роман с множеством действующих лиц, которые дышат и страдают. Никогда прежде не становился он свидетелем столь неприкрытой жизни. Иногда кажется, что сквозь выведенные каллиграфическим почерком строки доносится интимный запах каждой семьи, преследует его неотступно, словно приговоренного наблюдать за чужим существованием, будто он одновременно еще и эти люди и у него нет больше собственной судьбы. Целый мир набрасывался на него, словно кошмар.

Судебную кухню Оноре осваивал в компании других клерков – бедных молодых людей, циничных и насмешливых. Приемная поверенного была светлой, с обшитыми деревом стенами и опрятной мебелью, помещение, где сидели «бумагомараки», являло собой ужасающую нищету. Здесь царил запах пыли, старой бумаги и клея вперемешку с душком от еды – перекусывали прямо на рабочем месте, ароматами плохо вымытых тел. В четыре часа старший клерк – и только он! – имел право на горячий шоколад. За его спиной, словно декорации, возвышались зеленые надписанные папки, груды документов на столах, по стенам – листовки о наложении ареста на имущество, о продаже его с торгов… Развеять мрачную атмосферу молодые люди пытались каламбурами, которые заставляли хохотать Оноре.

В апреле 1818 года отец решает, в целях расширения его познаний, забрать сына от поверенного и устраивает к нотариусу, другу семьи господину Виктору Пассе. Особенно удобным оказывается то, что логово этого крючкотвора располагается в том же доме на улице Тампль, где антресольный этаж снимают Бальзаки. Госпожа Бальзак предается мечтам о том, как однажды Оноре станет преемником господина Пассе и денег будет зарабатывать не меньше. Юноша старается не лишать ее этих иллюзий, сам же лелеет иные планы – слава писателя все больше манит его по мере знакомства с юридическими вопросами. Здесь, как и в конторе у Гийоне де Мервиля, он сидит, уткнувшись в дела, но, если выдается малейшая возможность, погружается в очередной роман или философский труд. Его выбор – литература, размышления, известность, на другое не стоит тратить время.

Тем не менее в угоду родителям продолжает занятия на факультете права, где преподаватели подводят теоретическую базу, весьма абстрактную, под те практические дела, которые вершатся у нотариуса, где Оноре служит. Четвертого января 1819 года он успешно сдает первый экзамен на степень бакалавра, но продолжать не желает – деятельность господина Пассе кажется ему более живой, разнообразной и необходимой для будущего, чем речи признанных теоретиков юридической науки. Что до «великих идей», он предпочитает черпать их в аудиториях Сорбонны и Коллеж де Франс, в залах Музея естественной истории – его любознательность не знает границ: раз мир существует, надо знать о нем все, от тайн души до секретов морей и небес. Слушая, как излагают свои убеждения выдающиеся современные философы, Бальзак колеблется между скептицизмом материалистов, столь милым его отцу, и универсальной концепцией творения, объединяющей научный и интуитивный подход. Переходя от Гизо к Кювье и Сент-Илеру, пьянеет от возможности объяснить тайны жизни, будь то царство животных или растений. Голова кружится от обилия философских систем, которые он успешно защищает и перед товарищами, и перед родными. И не от отца ли унаследован вкус к высокопарным речам? Близкие считают, что у Оноре чересчур хорошо подвешен язык: блестящие рассуждения об оккультизме или христианских доказательствах бытия Божия сменяют каламбуры и грубоватые шутки. Госпоже Бальзак кажется, что он решительно не созрел еще для сражений обыденной жизни и вместо того, чтобы приобретать от соприкосновения с реальностью опыт, извлекает лишь нагромождение химер, а надо бы сконцентрироваться, если стремишься занять положение в обществе. Но сын – неподъемный и воздушный одновременно, все перескакивает от одного проекта к другому.

Если верить сестре Лоре, он уже имеет успех у женщин: «Ему хотелось нравиться, и следствием стали весьма пикантные приключения… Я могу лишь сказать, что ни у какого другого молодого человека в начале пути не было столько оснований считать себя фатом». По ее словам, он поспорил с бабушкой на сто экю, что соблазнит одну из самых хорошеньких женщин Парижа, и выиграл. С уверенностью можно говорить о том, что госпожа Саламбье, которая до сих пор вовсе не любила внука, стала находить его общество восхитительным: смеялась его шуткам, охотно играла с ним в вист и бостон, иногда давала денег, чтобы тот прошвырнулся в Пале-Руаяль. В этом Оноре не мог себе отказать. Как только у него заводилась мелочь, умел весело провести время, с гризетками, конечно. Он пользовался их расположением, несмотря на румяное личико, пухлые губы, плохие зубы и громкий голос. А все потому, что эту толстую физиономию выручали невероятно яркие, живые глаза. Глаза – очаровывали, речи – завораживали. Впрочем, дальше легких побед дело пока не шло. Его же влекли завоевания иного рода, не на улицах – в салонах. В любви, как и в искусстве, ему хотелось чего-то необыкновенного. Когда же, наконец, встретится женщина, достойная того, чтобы вместе они стали легендой?

Глава пятая

Улица Ледигьер, пробуждение амбиций

Неожиданный поворот в судьбе Бернара-Франсуа, случившийся в 1819 году, был, по его мнению, пострашнее падения Империи: он бодро готовился встретить свой семьдесят третий день рождения, когда ему предложили подать в отставку. Теперь вместо семи тысяч восьмисот франков жалованья в год отец семейства мог рассчитывать лишь на тысячу шестьсот девяносто пять. Этот удар оказался тем более тяжелым, что господин Бальзак уже лишился значительных средств из-за краха банка «Doumerc et Cie». В создавшемся положении и речи не могло быть о том, чтобы оставаться в Париже, где цены на жилье и еду были чрезвычайно высоки, недешево обходилось и содержание слуг. Следовало обосноваться где-то в другом месте и потуже затянуть пояса. К счастью, один из кузенов госпожи Бальзак – Клод-Антуан Саламбье, купивший дом в Вильпаризи (по дороге в Мо), согласился сдать его недорого лишившимся жилья родственникам. Городок с населением в 500 жителей располагался в 23 км от столицы, его плоские оштукатуренные фасады ровной линией обрамляли прекрасную дорогу. Здесь останавливались многие дилижансы, в распоряжении путешественников было шесть постоялых дворов.

На первом этаже дома, где поселились Бальзаки, располагались прихожая, столовая и гостиная, окна которой выходили на улицу. На втором – три отапливаемые комнаты для госпожи Бальзак, ее матери и дочери Лоры и одна – неотапливаемая, где Бернар-Франсуа разместил свою библиотеку и где проводил дни напролет, несмотря на холод и сквозняки, за чтением любимых книг. Они помогали ему забыть о сложностях, вызванных изменением общественного положения, об уязвленном честолюбии жены, раздражавшейся по пустякам, ворчании впавшей в уныние тещи – бедная женщина никак не могла смириться с тем, что ее зять – старик с прекрасным здоровьем. Впрочем, у него случались приступы подагры, тогда Бернар-Франсуа приводил в пример царя Давида, он тоже страдал от них, но в расцвете сил. Если же вдруг начинал ныть зуб, призывал на помощь всех философов, умевших, не жалуясь, сносить эту неприятность. Дети любили Бальзака – отец всегда был в хорошем настроении и держался молодцом, хотя внешне казался хмурым и сердитым. Лоранс спала в кабинете, примыкавшем к комнате Лоры, Оноре, когда наведывался из Парижа, устраивался на третьем этаже, там же обитал и Анри, приезжавший на каникулы (теперь он учился и жил в пансионе). Слуг наняли на месте, среди них была глуховатая соседка Мари-Франсуаза Пелетье, прозванная «матушка Болтушка», и кухарка Мария-Луиза Лорет, вскоре вышедшая замуж за садовника с фамилией, предопределившей его судьбу, Пьера-Луи Бруэта («brouette» по-французски – «ручная тележка»).