Я взмолился перед ребятами:
— Я вас… Я всю жизнь не забуду. Только молчите!
Все произошло так быстро, что никто даже не успел засмеяться. Я запихнул моего братишку под парту и прошипел:
— Молчи… Сиди… я тебе… я тебя… в метро покатаю!
Наш завуч вошел в класс. Он сразу кого-то вызвал. Я сидел ни жив ни мертв и думал: «Может, все сойдет. Лимский же двух ужей держал за пазухой три урока… Лиля и Громова нашли на дороге щенка… Он тоже сидел под партой и ни разу не тявкнул».
Вдруг Онсапоенго закряхтел и зашевелился у моих ног. Я замер и закрыл глаза. В голове моей сразу стало пусто-пусто. Потом в ней гулко, как в физкультурном зале, загремел голос нашего завуча.
— Рыжиков! Открой глаза. Что творится под твоей партой? Кто там? Я спрашиваю, кто там?
— Я! Это я! — завопил мой братишка и стукнул меня по коленке. Я мешал ему выбраться. Он вылез на корточках в проход между партами. Наш завуч отшатнулся от него. Наверно, на корточках он был похож на зверя, потому что пришел в школу в пальто из оленьей шкуры с капюшоном и унтах. Он встал с пола и протянул нашему завучу руку. Наш завуч покраснел и отошел к доске. Тогда мой братишка стал тереть кулаками глаза.
— Без слез! Без слез! Без слез! — умоляющим голосом сказал наш завуч, чему я очень удивился. — Кто ты?
— Мы прилетели с Севера, — быстро залепетал мой братишка, — а вы — директор Завыч? Я ни разу не был в школе. Я хочу получить отметку. Можно?
Несколько человек хихикнули, но наш завуч только слегка наморщил лоб, и в классе стало тихо.
— Как тебя зовут? Только без слез!
— Онсапоенго, — гордо сказал мой братишка. Сначала наш завуч задумался, потом взял его за руку.
— Садись вот сюда. С Башмаковым. Разденься и сиди тихо.
— Мне не жарко, — обрадовался мой братишка.
Все зашептали: «Онсапоенго! Онсапоенго!» А я вытер вспотевшее лицо.
— Продолжим, — сказал наш завуч, — кто из вас может что-нибудь вспомнить о растительности и животном мире Крайнего Севера?
— Я! — закричал Онсапоенго.
— Нужно поднимать руку, — сказал наш завуч, снова покрасневший и ставший похожим на студента. — Что же ты знаешь?
— А вы мне дадите отметку?
— Там будет видно. Отвечай…
— Я катался на собаках и хотел поймать песца, а мой папа убил медведя… потом я люблю гладить оленей и кормить мохом… у них рога… я не боюсь пурги… еще я умею читать большие буквы и петь песню… — Онсапоенго и вправду запел, — «пусть всегда-а будет мама, пу-у-усть…» — но наш завуч перебил его:
— Все… все… пятерка… — и отвернулся к доске. Плечи у него тряслись.
Я шепнул Петьке:
— Плачет от песни…
— Смеется, — сказал Петька. — Я его сразу раскусил: притворяется злым, чтобы мы не разболтались. У меня отец такой же.
— А отметку? — заныл мой братишка.
Наш завуч поставил ему на листочке пятерку и сказал:
— Вот бы некоторым из вас такую жажду знаний, как у этого малыша. Садись на место. Переходим к новому материалу.
Когда кончился урок, он подошел к моей парте и прогремел:
— Но завтра! Пора понять, Рыжиков, школа — не детский сад! Прощай, Онсапоенго.
— Его родители… они же на меня его оставили… — сказал я.
Завуч вышел. Девчонки сразу окружили моего братишку и защебетали:
— Онсапоенгушко! Онсик! Тебя оставили одного… Бедненький… Нужно шефство…
Я растолкал их и рявкнул:
— Завтракал? Зачем пришел?
— А это не твоя школа, а средняя, — надулся Онсапоенго. — И я поел мороженое мясо. Оно за окном висело. Настрогал немножко… И газ не зажигал, а ванну тоже вылил.
Я сразу успокоился. Ребята щупали его оленье пальто, расспрашивали про северное сияние, про лаек, и, в общем, про все то, что вспомнили после урока о Севере. Я гордо посматривал на них и не перебивал Онсапоенго.
Только мне хотелось побыстрей увести его домой, но тут прибежал восьмиклассник Бочаров и вцепился в оленье пальто.
— Онсапоенго? Здравствуйте. Бочаров. Я смотритель школьного музея. Пойдем, я тебе все покажу.
Он потащил его в музей, а я плелся следом, грустно соображая: «Жалко отдавать в музей и рога, и лапу, и упряжку. Отдал же я краба и пуговицу гимназиста конца девятнадцатого века. Не отдам и рога, и лапу, и упряжку…»
В нашем музее Бочаров водил моего братишку от стенда к стенду, мимо витрин и полок и все объяснял:
— Уникальный махаон Дины Диковой… Закарпатские носки. Клюв орла… Вовкин краб… Кольчуга… Интересно?
Мой братишка молча кивал, вытаращив глаза, и облизывал губы. Тогда Бочаров, тоже облизывая губы и поглаживая оленье пальто, сказал, вздохнув: