В конце концов она позвонила Энгусу.
— Я не могу выйти в Аннуин.
Энгус пожал плечами.
— Разумеется, не можешь. Аннуин — это все одиннадцать измерений. Включая наши пять. Пока не освоишься с ними — от шести остальных тебе толку не будет.
Нимуэ поблагодарила его за совет и отключилась.
Сказанное значило много разных вещей.
Например, что ссора с Враном была на пустом месте, потому что, по большому счету, поступить вопреки его воле у нее не вышло физически. Пока.
Отказываться от своего намерения Нимуэ не собиралась. Как и возвращаться обратно. Вран слишком много для нее значил, противостоять его неодобрению в непосредственной близости было бы слишком сложно. Кроме того, она не была уверена, что Вран будет с ней разговаривать до тех пор, пока она не признает себя неправой, а неправой она себя не считала. Мать только усмехнулась, нажала несколько кнопок на пульте (затрещали помехи) и сообщила, что Вран перехватывает их разговоры, но, разумеется, делает вид, что ему даже в голову такая мысль не приходила. Нимуэ только кивнула — она предполагала что-то подобное. «Нам всем просто нужно немного времени», — сказала мать.
Что-что, а время у них было.
Но почему-то это не приносило утешения.
Вокруг озера стояла ватная тишина, как в хрустальном шаре, где белые хлопья вечно осыпаются на игрушечный дом, игрушечную крышу и игрушечного снеговика у порога.
Все вокруг казалось таким же ненастоящим.
Пол был серый. Потолок был серый. Стены были серые.
Нимуэ бросила взгляд в окно. За окном качалась рябина. Рябина тоже была серая. Из чего следовало что, раз серой рябины не бывает, все дело в сместившемся восприятии. Фактически ничего не изменилось. Просто цвета, звуки, запахи утратили прежний смысл.
Нимуэ сделала стену прозрачной и вырастила стол вдоль всей стены. На столе она разложила ватман, и разграфила его на столбцы — цвет, запах, чувство, смысл. Раньше эти параметры были связаны. Если она постарается, то сможет восстановить, как именно. Когда она это сделает — она освоит пять обычных измерений. Когда она освоит пять привычных измерений — она сможет двинуться дальше.
Она пододвинула к себе краски и опустила в воду кисть.
Прошел Йоль.
Прошел Имболк.
Прошла Остара.
Прошел Бельтайн.
Прошел Лит.
Прошел Лугнассад.
Прошел Мабон.
Пол был серый. Потолок был серый. Стены были серые. За окном качалась рябина. Серые птицы клевали с серых гроздьев серые ягоды.
Нимуэ вздохнула. С другой стороны дома росла черемуха. Черемуха нравилась ей гораздо больше. Ягоды у черемухи были черные. Глядя на них, можно было представить, что хотя бы какого-то результата она достигла.
Хотя она только начала. Даже года не прошло. Это не срок. Даже по человеческому счету.
(Что такое человек? Человек есть тот...)
Нимуэ выплеснула воду на пол, разбила чашку о край стола, выбрала осколок поострее и провела по руке. Из руки выступила жидкость. Жидкость была серая.
Она оставила отпечаток на листе и поднесла к нему комм. Комм выдал код цвета и серию картинок.
Картинки ничего не говорили. Нимуэ прочитала описания, описания ничего не говорили тоже.
Она посмотрела на руку еще раз. Тело сообщало о повреждении. Нимуэ прикусила губу и вписала в таблицу — «Дискомфорт. Повреждение. Что-то не так».
Все не так.
Никакие подобные приемы не помогали.
Ничего, помогут.
Дверь с шорохом скользнула в сторону. Нимуэ обернулась.
На пороге возник Мирддин.
Он стоял на фоне светлой стены, и значения цветов растекались от него, как если бы кто-то швырнул в стену банку с краской.
Кобальтовый синий.
Ей пришлось опереться о край стола. Взгляд скользнул вниз. Стол был бежевый, ватман был белый, пятно на ватмане было алое, жидкость называлась кровь. Кровь; страсть; боль; гнев; жажда жизни; энергия; привкус соли и металла.
— Стой так! — выпалила Нимуэ.
Будто какая-то внутренняя дверь сорвалась с петель; поток вздрогнул и прорвал плотину. Факты не изменились, изменилось что-то в соединяющей их ткани. Что-то, дающее возможность связать их воедино.
Она боялась, что оно исчезнет опять.
— Что ты делаешь? — спросил Мирддин, едва шевеля губами.
— Мне нужно в Аннуин. Сквозь тебя его видно. Побудь... так. Пожалуйста, — голос у нее сорвался.
Мирддин кивнул.
Нимуэ склонилась над листами, лихорадочно стараясь записать все.
Кармин, крик, истерика, ярость.
Кобальт, воля, отстраненность, стремление.