Учреждённая за войною да разгромом спартакистов Веймарская Германия, плодила этих граждан как на дрожжах. Последней каплею выпавшему из канвы размеренного бытия потерянному поколенью Хемингуэя и Ремарка стала Великая депрессия. Тосковавшие по патерналистской атмосфере эпохи кайзера ветераны, бюргеры, люмпены, аристократия, немало селян, пролетариев, капиталистов взбудоражено проголосовали за пустивших в глаза патриотическую пыль спекулянтов на крови. Дорвавшись до господства, те хищники немедленно повелели её пролитие. Обманчивая зато крайне эффективная, курируемая Геббельсом легендарная пропаганда глушила разум, а туда где она не справлялась в гости приходили подопечные Гиммлера. Маховик репрессий раскручивался (впрочем выдвинув ясный ключ к безопасности – лояльность да пользу режиму (однажды Геринг сказал: «У себя в министерстве я сам решаю, кто еврей, а кто нет»)) захватывая всё больший диаметр. Сначала тот по очевидным причинам зацепил всяческих оппозиционеров от Рёма до Тельмана, потом, сплотив парализованный народ развернул кампанию геноцидов, особенно рьяно – Холокоста. Но откуда взялась такая свирепая ненависть к иудеям? Ещё средневековое разделенье труда зажало их в нишу оперирования денежным обращением, воспитав мораль гешефта, весьма пригодившуюся когда наступил буржуазный строй – гетто вписались в рынок, вызвав зависть крестьян с мещанами. И единовременно, занимая обочину общества они не имели шанса сколотить крупные накопленья, избежать соседства с угрозою погромов от простого люда. Вышлифованный за столетия образ мерзкого врага, даже по старту ассимиляции ашкенази, возымел повышенный спрос для сочиненья антисемитских «Протоколов сионских мудрецов» да побрехенек об ударе ножом в спину – внутренних громоотводов массового гнева от реальных проблем системы, шикарно действующих спаренно с нагнетанием злобы к внешним обидчикам, позволив частным и государственным концернам надуть пузырь мобилизационной экономики. Клаузевиц считал что «война – продолжение политики с привлечением иных средств». Она есть неминуемая плата, тупиковый итог национал-социалистского наваждения. Третий рейх развязал пьяный дебош, ринулся безмежно расширять Lebensraum (примитивную зону возрождённого рабства, в которой каждый «ариец» получит по слугам) ради наглого грабежа (если бы немцы заключили мир или полностью выиграли, то кони двинули б от похмельного кризиса лопнувших армейских трат), пока в разгаре Drang-а nach Osten не столкнулся со свернувшим ему шею недооценённым противником – СССР.
Коснувшись предыдущей главою анализа революции не по «Капиталу», я остановился на 1917-м годе. С той же даты продолжу. Итак всесторонний общественный коллапс. Осенью дерзкие большевики удачно выразившие народные чаяния, перевернули мнущееся, нерасторопное Временное правительство да одним махом, несколькими декретами ввели долгожданные буржуазные свободы, положили почин социалистическим преобразованьям, а власть Советов непринуждённо восторжествовала по всей стране кроме локальных очагов сопротивления. Но тут внезапно посыпался град проблем, подвергших проверке как оказалось очень хлипкую коалицию рабочих, лихо сбросивших капиталистов, с не столь монолитною зато многочисленной деревней, осуществившей чёрный передел, альянс расколовшийся об жестокую продразвёрстку. Её Совнарком РСФСР объявил от надобности соблюсти брестские договорённости а ещё чтоб спасти города в условьях краха рынка. Она из-за вредности всему селу помимо бедняцкой части отшатнула то под эсеровское крыло, с помощью интервентов Антанты обострившее гражданский конфликт, проторив дорогу к лидерству для обиженного офицерья и бывших собственников, ударившихся в разлагающий произвол (подбивая потом итоги Шульгин констатировал: «Серые победили белых»). Отвечая, красные развернули суровый военный коммунизм да террор ЧКи, но вместе с тем учли ошибки смягчив утеснения середняка. Скоро чаши весов склонились в их пользу: крестьянство вернулось назад, окрепшая РККА вышвырнула контру за тридевятые кордоны. Тогда жаждущий избавиться от помех обогащенью мужик опять огорчился, подавшись примыкать к зелёным мятежам тыла, от махновского Гуляйполя до Тамбовщины Антонова, ясно намекнув о необходимости внедрения НЭПа. Этот status quo соглашался терпеть кулачество, разрешал много хозяйственных вольностей взамен ограничивая, испуганный бунтом матросов Кронштадта, политические. Отныне командные высоты должны прочно удерживаться лишь КП(б), а ранее легально действующие (не говоря уж про запрещённые до той поры) группы эсдечьих или анкомовских настроений распущены.