Для западных характерно живо одобрить первую ветку уповаючи голосами рабочих обратить парламент против хозяев, постепенно с его помощью продавить социалистические метаморфозы. Ещё какое-то время они стыдились собственной оппортунистской тактики, смущённо оправдываясь чурались ненароком болтнувшего лишнее Бернштейна, а с 1914-го, поочерёдно завоёвывая и теряя позиции, развращаясь сами воплотили принцип «движение – всё, конечная цель – ничто», зайдя к 80-м в тупик имманентно сберегая уязвимость перед замечаньем Михайловского: «В обществе, имеющем пирамидальное устройство, всевозможные улучшения, если они направлены не непосредственно ко благу трудящихся классов, а ко благу целого, ведут исключительно к усилению верхних слоёв пирамиды». Но даже таких относительных успехов им не снискать бы без размашистого удара по капитализму, нанесённого закадычными приятелями и заклятыми врагами – восточными товарищами. Эти выбрали второй, радикальный путь.
Советский Союз стал его ликом, обагрённым кровью супостатов да покрытым безобразными шрамами-рубцами – следами страшных битв завертевшихся впритык со старта революции, причём финский опыт во всей красе показал плачевные результаты проигрыша, взвинтив жестокий настрой «или мы или нас». Эта ситуация навевает аналогии с великими потрясеньями Франции, подталкивая сделать своего рода синхронический рядочек: 1917 = жиронда, 1918-21 = якобинство, 1922-29 = термидор, 1930-40 = консульство, 1941-61 = ранняя, 1962-85 = поздняя империи. Замыкающие 6 лет – то крах (а 1993 либо 1996 = посягательство учинить собственные 100 дней), провёрнутый переродившейся элитой под фанфары зачерствелой идеологии. «Мы боремся за овладение вратами неба!» – восклицал Либкнехт, пожалуй не совсем точно но примерно правильно улавливая важную черту тогдашнего коммунистического эксперимента, вопреки капитализму, означающему чего уж греха таить поклоненье диаволу, иль фашизму насаждающему дурацкую эзотерику, превращаться в мутировавший христианский культ по Бердяеву. Хотя взгляды Луначарского, нарёкшего социализм пятой религией (а не её прямым отрицанием) человечества, не возводились до официального ранга, исполнялись фактически. Классиками заместили Старый, Лениным – Новый Заветы. Так марксизм упростили к догматике, прокрустову ложу куда урезанно пихали любые феномены (ибо Евангелию никак не дописывают глав, лишь трактуют данные), для подпорки мессианской монолитностью ненадёжного судна, ведомого прагматичным рулевым Сталиным. Того Троцкий, та ещё «политическая проститутка», в ранние 20-е «чрезмерно увлекавшийся чисто административной стороною дела», протяженьем 30-х банально с метафизического угла зрения, что дескать рабочие априори сознательны да только поганые вожди всегда предают, критиковал за бюрократизацию, отчаянность, химерность проекта, мямля насчёт конструктивных предложений – потому IV Интернационал раздробился до мелких сект.
Не без причины говорят что большевизм – стремление к большему. Оно поджигало отсталые страны одну за другою: пламя охватило целиком аграрный Китай (модернизацию там обеспечил уже Дэн Сяопин, приманивший туда контролируемые государством заграничные инвестиции под лозунгом «какая разница, рыжий или чёрный кот, если он ловит мышей»; вообще основной секрет азиатского везенья заключается в удачном открытии для мирового рынка – так случилось ещё с Японией, которая вовремя покинула изоляцию Сёгуната Токугава), и погасло в джунглях экзотической Кампучии, где ненадолго воцарилась якобы «красная» людоедская клика Пол Пота – выпускника европейских вузов. Их внепартийный марксизм неплохо было развился по философской части, но оторванность от масс неминуемо сказалась. Академическую среду явно занесло не в ту степь. Интеллектуалы взалкавшие свободы индивидуальности, сами себя высекли ибо накаркали теперешний неолиберальный социум, отчуждающий даже мозг – каждому стоит серьёзно задуматься над вопросом: сколько меня во мне? Сколько собственных суждений, творчества? Сколько навязанных стереотипов, понтов? Результат может удивить. Эх, Маркузе обещал революционность необжившейся молодёжи, но обнаружилось только нередкое желанье легкомысленно плестись в лоне моды. Впрочем, отчего это рабочий класс уронил привлекательность?