Их базовый экономический закон – это смещающая невзыскательное стремленье коллективного выживания тяга увеличенья индивидуального достатка сокращением затрат на приобретенье, выражающаяся в производстве движущим то трением беспрестанно развивающихся сил об не поспевающие отношения, стесняющие потенциал. Оно обрастает настоящим конфликтом прошлого с будущим: вызревает свежие классовые пары чей интерес – перейти к иному способу организации, развалить прогнившую рухлядь, некоторое наследство от той подогнав под нужды прогрессивного строя. Естественно тому всецело враждебны уже вольготно почивающие на лаврах текущего в бездну миропорядка хозяева. Ради стабилизации своего положенья им остаётся лишь потянуться за топором насилия да обратить его против возникающих недовольных: они всегда сыщутся ведь чего-чего, а критический гений ума никогда не удавалось окончательно поработить. Но зариться на свержение действующих власть предержащих могут не только строго аутентичные революционеры. Время от времени бунтовать подымается прямо угнетаемый слой населенья, как то не раз фиксировалось нашими летописями, вспоминаю навскидку: мятежи смутьянов Болотникова, Стеньки Разина, так красочно изображённая А. В. Ивановым Пугачёвщина. Глупо ожидать добра и от коллег по опасному бизнесу – других панов. Частная собственность над родниками дохода имеет свойство сеять раздор между владетелями, поджигая костёр внутренних да внешних войн общества. Неудивительно что изначально ядро правящей группы, окружённое влиятельными жрецами, складывалось из привилегированных бойцов, сохранявших себе демократию поэтапно закаменевшую структурой знати с деспотом во главе, обуздавшей народ. Тогда намертво закрепилось насквозь пронизывающее его по сей день неравенство, поверхностно видимое разделеньем на бедных и богатых. Для демонстрации престижа господа то, фараонами, возводили любимые у нынешних туристов пирамиды, то, королями, отстраивали великолепные палаты. Внушив смачно приправленное страхом уважение, покоясь на собственной роскоши перешли к использованию досуга не на дополнительные хлопоты про скипетр да державу, а на безалаберное закатыванье расточительнейших празднеств. Никого из аристократии не выходило чаще чем сладострастников, самодуров, извергов, хотя иногда ею ещё создавались безобидные Гэтсби, баловень американской мечты, и Обломов, лентяй-лежебока – но все они, плавающие по иллюзиям незыблемости, уверенностью лишь подливают бензину в огонь распрей социума.
Шаткая прочность перед ними достигается облачением того государственной одёжею. Она существует прежде всего подспорьем, легализующим, обеспечивающим диктат воли меньшинства большинству а ещё решающим пренья вельмож третейским судом да многим иным – совокупностью амортизирующих правление институтов, чьё рожденье совпадает с расслоением общества, кое в ходе развития делегирует тем разное значение, порою вовсе сбрасывая со своей сцены либо укутывая всю этатизмом. Но главное что аппарат получил особую автономию от элиты сделавшись местом договора, регуляции противоположностей. Так или иначе, любые попытки сглаживания плохо совместимых интересов, старанья прийти к идеальному компромиссу по итогам раз за разом проваливались, завершаясь меняющими расклад потрясениями. Короче говоря государство становится полем, ареною для классовой борьбы. Передовые силы, утвердившие экономические позиции, мобилизуют весь вес на удар, отваживаясь завоевать политическое доминирование и юридически закрепить притязанья. Держава как бы надстраивается от хозяйственного базиса, однако исключительно к нему не сводится а несёт бремя специфически важных функций, имеет собственную динамику. Эта публичная область начальствованья с века образования непрерывно ловит преисполненные упования взгляды целой страны. Кажется будто сановники с полководцами – мессии задающие ей маршрут: они оседают в народной памяти, воспеваются Державиным да пожилым Карамзиным, попадают на первый план хроники. Но подлинно ли у них есть та самая величественная мощь?