Сейчас у нас под ногами лежит Ницше. Это ему было позволено сказать, что Бог умер - точнее, этот неистовый полунемец-полуполяк был послан объявить это. Это он увидел сегодняшнего бога - виртуальный континуум, в котором ницшевский идеал власти может быть реализован каждым из нас над своим собственным миром. Это он увидел новую геометрию Универсума, в которой размножение миров может быть поставлено на промышленную ногу где-нибудь в Силиконовой долине. (Правда, сетевая жизнь снова объединяет хотя и в новый, но в сравнительно общий мир, но доступ к кнопкам, к кнопкам, с помощью которых, например, создан мир этой книги, получает в принципе каждый.)
Кажется, теперь анаграммы Ницше становятся понятными для нас, и уже пора начинать стыдиться, как мы не рассмотрели тех простых вещей, на которые он нам показывал. Впрочем, зато теперь, зная это, мы можем обращаться к зрению этого пророка, чтобы попытаться понять, какой длины путь нам все-таки осталось пройти, чтобы закончить наш Исход.
Для чего нам нужно знать это? Может быть, кстати, и не так уж нужно? Может быть. Ведь это дело вкуса - идти, зная, куда идешь, или не зная. Многим хватает и поводыря. Но уж по крайней мере поводырей-то должна интересовать география ориентиров.
Довольно-таки, как мы знаем, неблагодарную и через очень непродолжительные промежутки времени сильно роптавшую толпу тысяч Израилевых в земли обетованные кроме непрекращающихся подарков и милостей божьих вел ортодокс Моисей с довольно идеологически неустойчивыми помощниками. Для Моисея Исход - это был не просто путь, как для тех, кто следовал за ним, а постоянный душевный труд, строительство внутри себя и таким образом узнавание мира, в котором рано или поздно придется обосноваться всем, кого он поднял в Египте. Моисей постепенно узнавал несократимую дистанцию этого пути из того, что этот мир открывался перед ним после актов Откровений, и он начинал видеть его. Одним словом, видеть цель, к которой ты идешь, - это стоит некоторых небесполезных усилий, а потому заслуживает какой-то цены.
Откровения Ницше, давшие удивительно точную геометрическую распечатку изменений, которым должен подвергнуться человек в новом мире, скорее всего могут оказать нам незаменимую услугу. А именно: они, похоже, могут показать нам конечный пункт нашего исхода - сетевой мир. Человек сетевого мира - это человек, для которого реализован ницшевский идеал власти, поэтому, в сущности, это сверхчеловек Ницше. Сеть, правда, - это уже связь. Но вряд ли Ницше полагал, что человек может быть свободным от связей. Власть - это не свобода от связей, а скорее другая геометрия их. Да кроме того, жизненный мир устойчив только тогда, когда обладает стабильной геометрией связей.
Сетевой мир - это и есть то, что не может существовать без тотального рационального обеспечения континуумальным мышлением. Оказавшись на пороге сетевого мира, мы уже не можем отказаться от того, чтобы континуумальное мышление стало повсеместной данностью новой геометрии жизненного мира. Сетевой мир - это вещевое выражение новой устойчивой геометрии жизненного мира и мира вообще.
Теперь-то, с помощью геометрического взгляда на мир, нам должно быть понятно, что сверхчеловек Ницше гораздо глубже, чем его видел день - наше ограниченное эвклидово дневное зрение. Вместо той убогой распечатки ницшевской идеи нового человека, которую представили европейские составители учебников по философии и той, которую с благодарностью усвоили основатели третьего рейха, континуумальный образ мира объясняет нам, что приставка "сверх-" сочеталась в эстетике Ницше с новым геометрическим расширением человека, открытое положение по отношению к которому своим особым зрением увидел тщательно перевранный философ.
Мы не поняли анаграмм образов, оставленых нам Ницше, и после того, как пережили два прыжка в новый мир, точно так же, как не приняла землю обетованную комиссия из двенадцати избранных международных наблюдателей, посланных Моисеем для того, чтобы увидеть и хорошо рассмотреть эту землю. Два прыжка в новый мир, которые дались нам дорогой ценой, не донесли нас до него, а стали лишь промежуточной площадкой на пути к нему, чем-то вроде Синайской пустыни, каждое новое вхождение в которую, правда, и приближало нас к нему, увеличивая число тех, кто, как Халев и Иисус Навин, принимал новый мир и начинал жить в нем.
Да, два прыжка в новый мир - первая и вторая мировые войны, революции и прочие одновременные с ними напасти - все-таки чему-то нас научили и несомненно приблизили к цели нашего исхода - континуумальному миру. Во всяком случае, появились новые поколения, которые своей эстетической смелостью гораздо ближе к континуумальному миру, чем те, чья еще недавно была очередь с умным выражением лица делать глупости. Эти новые поколения и готовятся совершить третий и, похоже, последний прыжок в новый мир.
Уже названо одно веское соображение, исходя из которого можно судить о том, что пути до новой устойчивой геометрии мира осталось на один прыжок. А именно: цель, которую видел Ницше, но которая нам долго не была видна, наконец, показалась: это глобализация виртуальной жизни, а значит, и новой геометрии жизненного мира. Но есть и другие соображения.
Одно из этих соображений получается, если проследить динамику глобализации изменений, вносимых в вещевую картину мира континуумальным мышлением и соответствующей эстетикой, и сравнить ее с динамикой расширения географии потрясений, которые при этом выпадают миру. Сравнить - опять-таки оглядываясь на доступные нашему наблюдению первые два взрыва, потрясших мир - первую и вторую мировые войны и окружающие их события.
Нетрудно заметить, что центр изменений в вещевой картине мира, связанных с изменениями в нашем понимании мира, пришелся в основном на европейскую цивилизацию (большую часть североамериканского континента можно и нужно по основным культурным и рациональным параметрам объединить с этой цивилизацией). Но так же нетрудно заметить, что и эпицентр взрыва, произведенного первой мировой войной, пришелся на европейскую цивилизацию, а зона влияния этого взрыва в основном не вышла за пределы рационального и культурного влияния этой цивилизации. Специфические, связанные с новой геометрией мышления изменения в вещевой картине мира после первой мировой войны заметно расширили свою географию, расширилась и география мировых потрясений в период, в центре которого лежала вторая мировая война.
Если проэкстраполировать динамику глобализации мировых потрясений, связывая ее с динамикой расширения влияния новой геометрии жизненного мира, остается увидеть, что простора как у первой, так и у второй осталось не так уж много - как раз на еще один прыжок в геометрически новый мир (в сущности, нам осталось перейти Иордан). Попутно, похоже, становятся ясными цена и подробности этого прыжка.
Как показала история по крайней мере двух последних взрывов в пространстве социальных событий, детонаторами этих взрывов оказываются идеи, в какой-то момент попадающие в резонанс с подходящим рациональным состоянием этноса, который в сложившихся вокруг него условиях может считаться маргинальным. И если во время первого взрыва роль такого маргинала выпала в конечном счете на долю российского этноса, а во время второго - немецкого, то и для третьего взрыва должен найтись свой носитель идеи, способной сработать как детонатор или как усилитель (потому что идея пролетарской революции все-таки всего лишь усилила и поддержала взрыв, начавшийся без ее непосредственного участия).
И, кажется, не надо особенно вооружать глаза, чтобы увидеть эту новую идею, способную в очередной раз взорвать мир. Достаточно только оглянуться вокруг и попробовать обнаружить характерные признаки, которые воинствующая идея всегда начинает проявлять исподволь, загодя.
Характерные признаки взрывоопасной воинственности какой-либо идеи распознать нетрудно. И классовая, и расовая идея, инициировавшие два первых взрыва, уже в тот период своего развития, который можно назвать внутриутробным, активно проявляли совершенно экстремальную форму агрессии по отношению ко всему, что становилось у них на пути.