— А... А все-таки ты и сестричка. Не только пулеметчица...
Истратив на улыбку и несколько произнесенных слов оставшиеся силы, боец снова потерял сознание, и я оттащила его ближе к дзоту, чтобы присматривать за ним.
Потом отправилась по траншее дальше, старательно переступая через трупы. Иногда встречала знакомые лица, а несколько человек, лежавших в неестественных позах, повернула так, чтобы им было поудобнее лежать...
За четвертым изгибом наткнулась на Усова. Он сидел на дне траншеи и набивал патронами диск ручного пулемета. Невдалеке увидела еще один пулемет и противотанковое ружье, а у ног бойца лежал автомат.
— Пришла... — проговорил Усов. — Я знал, что придешь проведать. Как можно не придти? Мало ли что со мной могло случиться... Только вот ничего не случилось! Пули меня даже не оцарапали.
Сначала я не могла понять, почему это Усов был так уверен, что я приду. Потом вспомнила, как он часто плакал перед отправкой на фронт, не стесняясь приговаривал, что его обязательно убьют в первом бою. Однако настал первый жестокий бой — и страхи Усова как рукой сняло. В этот тяжелый момент он выглядел будто веселее обычного.
— Как же ты справляешься с двумя пулеметами, противотанковым ружьем и автоматом?
— Долго ты не шла, — продолжал Усов. — Я уж подумал, не стряслось ли что с тобой. А вот и пришла. Справляюсь-то как? Из одного постреляю, потом из другого, из автомата, потом из третьего.
— Из третьего?
— А вон и третий, — Усов кивнул на пулемет, прикрытый шинелью, пробитой осколками. — Вот так — бегаю и стреляю. [21]
Над нашими позициями появились немецкие бомбардировщики. Они стали пристраиваться друг другу в хвост, образуя кольцо.
— Надо думать, нас колошматить собираются, — строго сказал Усов. — Топай-ка ты к себе. В нише мы вдвоем не поместимся.
Он забрался в нишу, давая понять, что разговаривать нам больше не о чем.
Едва я добежала до дзота, вернее, до ниши около него, как завыл, обрушиваясь на наши позиции, первый «юнкерс». Я еще успела глянуть вверх, хотя лучше было этого не делать. Когда летит вражеский снаряд или воет мина, все кажется, что упадут они где-то рядом, потому что не видишь их, а только слышишь. А когда пикирует самолет, то думается — вот как раз на тебя. Не скоро привыкаешь к тому, что если видишь пикирующий на тебя бомбардировщик, то бомба упадет где-то в стороне.
Взрывы вздымали землю с такой силой, что известняк, в котором были вырыты наши окопы, трескался и крошился, выпуская клубы пыли. Дышать стало трудно. Стараясь сберечь глаза, я свернулась в нише калачиком, уткнувшись лицом в колени.
Не знаю, час или несколько минут тряслась, скрежетала, билась мелкой живой дрожью наша земля под фашистскими бомбами.
Вдруг услышала глухие голоса.
— Тут где-то...
— Точно — вот здесь!
Открыла глаза — темно. Не сразу сообразила: меня засыпало. Дернулась, крикнула:
— Тут! Тут я! — Что было силы двинула локтем по осыпи, на миг увидела пятнышко света, и меня засыпало опять. Вытащили меня из ниши, подхватив под локти, Мирошниченко и Самусев.
— Живая, здоровая! — улыбнулся Самусев. Он был, как всегда, подтянут и бодр. Мне даже показалось, что и известковой пыли на нем вроде меньше, чем на других. — Ну глядите, пулеметчики, в оба. Я — на правый фланг.
— Товарищ лейтенант, я была перед бомбежкой у Усова. Он молодец! [22]
— Спасибо, товарищ Медведева, за сведения. Но мне самому надо на все поглядеть.
* * *
На правом фланге нашей роты случилось вот что.
Как ни старались мы прошлой ночью тихо подойти к передовой, немцы, видимо, заметили все-таки оживление в наших траншеях и не оставили без внимания это обстоятельство. Кроме того, в следующий — тихий — день они внимательно наблюдали за нашими позициями.
Теперь-то, задним числом, я могу сказать, что для опытного командира и даже солдата не составляет труда только на основании наблюдений решить, прибыло ли к противнику пополнение. Можно догадаться и о том, каково это пополнение: опытные, обстрелянные солдаты или только что обученная молодежь, попавшая на передовую, что называется, с учебного плаца. Опытные солдаты готовятся к предстоящему бою осторожно, сдержанны в разговорах, не шастают по траншеям.
Собственно, и наши бывалые солдаты правильно расценили тогда поведение противника в ночь перед боем. Но фашисты вели себя просто нагло, хотя, видимо, и не являлись новичками в военном деле.
Так или иначе, но немецкий офицер сделал, наверное, правильный вывод: пришло пополнение, по всей вероятности, необстрелянное, а значит, вряд ли стойкое. Теперь, опять-таки задним числом, я могу сказать, что шумели мы в прошлую ночь непозволительно много. Вероятно, догадались немцы и о том, где находится стык между нашей и соседней ротой. Может, именно на этих данных и было построено наступление.
Участок, который защищала наша рота, ближе всего подходил к шоссе и к селу. Туда-то и стремились фашисты всеми силами. А стык между ротами — наш правый фланг — оказался на направлении главного удара.
После артиллерийской подготовки и минометного обстрела гитлеровцы ринулись в атаку и ближе всего подошли к нашим позициям на правом фланге. Потом, во время бомбежки, они опять усиленно обрабатывали стык между ротами. Командир правофлангового взвода [23] был контужен. При последующем минометном обстреле вышел из строя пулемет вместе с расчетом.
Из взвода в живых осталось тринадцать солдат. Причем четверо были легко ранены. Началась новая атака. Беда заключалась в том, что не нашлось среди этих тринадцати человека, который взял бы на себя командование и стал руководить боем. Младший политрук, которого Самусев послал на правый фланг еще в начале боя, лежал, тяжело раненный, в землянке, там же находился и контуженый командир взвода. С ними была санинструктор Маша Иванова.
Когда немцы приблизились вплотную и в дело пошли гранаты, все тринадцать бойцов начали отходить, забыв в горячке об Ивановой и тяжелораненых командирах.
Фашисты захватили траншеи.
Они попытались прорваться по ходу сообщения дальше в тыл. Но тут их встретила гранатами Иванова. За изгибами хода сообщения не было видно, что отражает натиск только девушка-санинструктор, которая к тому же тащит двух тяжелораненых.
В этот момент и подоспел лейтенант Самусев.
— Стой! — крикнул он отходившим бойцам. — Так чапаевцы не воюют!
Бойцы остановились и с недоумением посмотрели друг на друга. Они, наверное, и сами искренне удивились тому, что произошло. Может, каждому казалось, что только он один сплоховал на несколько мгновений, и, может, надо-то ему было чуточку глотнуть свежего, не прокопченного гарью воздуха, опомниться от раздирающего грохота взрывов... И если бы среди них нашелся человек, который крикнул: «Стой! Назад! Выбить фашистов из траншей!» — они пошли бы за ним, как готовы были немедленно идти за Самусевым.
— Кого вы там оставили?
И снова переглянулись бойцы. Им и в голову не пришло, что Иванова все еще находится в землянке, ухаживая за ранеными. Они считали, что санинструктор давно оттащила младшего политрука и командира взвода в безопасное место.
— А ну, за мной! — коротко взмахнув пистолетом, приказал Самусев. — Гранаты — к бою! [24]
И горстка бойцов ринулась по ходу сообщения в траншеи, захваченные немцами. Осознав свою вину, бойцы дрались отчаянно. Схватка была беспощадной. Лишь нескольким гитлеровцам удалось перемахнуть через бруствер.
— Держитесь! — сказал после схватки Самусев. — Помощи пока не обещаю — надо держаться.
Потом лейтенант назначил старшего и вернулся к нам в дзот.
И как раз вовремя.
* * *
Я прикрывала плащ-палаткой короб пулемета, чтоб не запылился и не отказал в бою пулемет, когда мина шлепнулась около разъехавшейся кровли и что-то горячее обрызгало лицо. Сначала я зажмурилась, потом протерла глаза и увидела, что руки в крови и грязи. Глянула на Мирошниченко — а у него вся голова в крови.