Выбравшись из толпы, Сорокин попрощался с Андреем и ушел разыскивать фронтовой офицерский резерв. Пожимая руку Курганову, он сказал:
— Может, и не увидимся, но на всякий случай… У тебя замечательная родственница. — Сорокин точно не знал, как называют жену брата, не то невестка, не то золовка, — и ты ей передай… Впрочем, ладно! Буду жив, увижу сам. Прощай!
Андрей вздохнул и, отойдя в сторону, стал обдумывать, что делать дальше. Ему, как и всякому фронтовику, хотелось попасть в свою часть, а от бывалых солдат Андрей слыхал, что из запасного полка в свою часть, как правило, не попадешь.
Курганов расспросил встречных бойцов, не слышали ли они, где находится ополченская дивизия. Младший командир с перевязанной рукой сказал ему:
— Точно не знаю, друг, но ты подавайся на Можайск. Не в самый город, конечно, там фрицы, а направление на него держи. Где-нибудь встретишь своих ополченцев. Курить есть?
Андрей направился дальше, стремясь попасть на Можайское шоссе. Мимо проносились военные грузовики, но он не пытался «голосовать», не знал еще о такой практике. Навстречу устало шагали подмосковные колхозники, рабочие, служащие, которых фашистское наступление изгнало с родных, обжитых мест.
Невдалеке от шоссе попалась группа девушек, возвращавшихся после работы домой. Андрей равнодушно скользнул по ним взглядом и вдруг ахнул. Среди них в темном ватничке и деревенском платочке шла Лара.
Он поморгал, провел рукой по глазам. Не может быть!.. Показалось!
Он еще раз взглянул на проходившую мимо девушку. Она с кем-то разговаривала и не заметила Андрея. Но он уже понял, что не ошибся. Голос был ее — спокойный, нежный, мелодичный…
Андрей в два прыжка нагнал работниц и, задыхаясь, окликнул.
Девушки обернулись все разом. В глазах их засветилось любопытство. От неожиданности Лара отступила на шаг. Перед ней стоял худощавый красноармеец, подтянутый, ладный, в сдвинутой на бровь пилотке. Рука бойца висела на перевязи.
— Андрей? — неуверенно прошептала Лара. — Андрюша!
Не стесняясь подруг, девушка порывисто обняла его.
Андрей почувствовал легкое прикосновение теплых губ.
Когда оба оправились от неожиданности и смущения, Лара сказала:
— А я здесь. На заводе теперь работаю. Идем ко мне, я в общежитии…
Девушки деликатно ушли вперед.
В общежитии Лара сказала:
— Тут живут две из нашего цеха, а здесь Нинка Шишкова, она во вторую смену.
— Наша Нинка? Шишкова?
— Она самая! Ну, а как ты? Где служишь? Воевал уже?
— Немного. Из госпиталя возвращаюсь в часть.
— Так ты ранен? Боже мой, а я думала, что-нибудь вроде ушиба.
Андрей усмехнулся:
— Посмотри на меня — изменился?
— Изменился, конечно! Повзрослел! — Лара хотела сказать, что Андрей похорошел, но сдержалась.
А он действительно похорошел, стал похож на своего старшего брата. Лара еще раз пристально взглянула на юношу и, приметив синеватый рубец, взбороздивший веко, и рассеченную шрамом бровь, почувствовала неожиданную слабость.
В комнате, где жила Лара, было сравнительно уютно.
— Садись, Андрюша, раздевайся! Бровь тебе немного… надеюсь, ничего серьезного?
— Пустяки, слегка задело.
Андрею было неприятно, что Лара так спокойно относится к его ранению, не ахает, не ужасается. Обиженный, он не стал просить ее помочь ему снять шинель и, высвободив кисть, осторожно сбросил шинель сам. К своему удивлению, боли он не почувствовал.
«Заживет!..» — подумал Андрей, и к нему вернулось хорошее настроение.
Они проговорили около часа, припоминали школьную жизнь. О себе Андрей ничего не говорил, а Лара больше ни о чем не расспрашивала.
Внезапно Лара спохватилась.
— Ах, какая же я дура! Сейчас тебя покормлю.
— Спасибо, я не голоден.
— Знаем, как не голоден. Ты не стесняйся, я рабочий паек получаю.
Лара быстро сварила картошку, нарезала сухой колбасы, луку, открыла банку консервов, почистила селедку.
— Царский ужин! — бормотала она, споласкивая руки. — Говорят, сам Людовик Шестнадцатый так не питался.
— Он ел куропаток и фаршированных зайцев, — уверенно поправил Андрей. — Помнишь, историк рассказывал? Забыла? И еще устриц и трюфеля.