— Родимые, а я уж вас отблагодарю, я вам деньжат… сальца… яичек…
Андрей взмок от стыда.
— Цыть! — яростно зашептал Чуриков. — Оставайся, живи пока. Потом разберут твои дела. А ты, тетка, заткнись, и никаких яичек…
В синих глазах паренька сверкнули благодарные слезы и вспыхнул такой свет, что Андрей и Чуриков поспешили к выходу. На прощание Андрей крепко пожал пареньку руку и, не слушая радостного бормотания, выскочил из хаты.
В рысьих глазках Кучерова тоже вспыхнул огонь, но это был недобрый, холодный, злобный огонь затаенной мести.
— Не поймали? — тихонько окликнул бойцов замерзший Кузя и, не дожидаясь ответа, заторопился: — Пошли быстрей, светает!
Не успели разведчики отойти сотню шагов — в селе поднялась тревога. На холме у церкви взлетела зеленая ракета, и село огласилось криками и частой стрельбой. Над приникшими к земле разведчиками рассыпался разноцветный веер трассирующих пуль, с окраины донесло обрывки немецкой речи.
— Эрсте труппе форвертс марш… шнеллер, доннервет-тер, шнеллер!..[4]
Разведчики, низко пригибаясь к земле, бросились через поле к лесу. Их спасали белые халаты, гитлеровцы били наугад.
— Продал, гад! — прохрипел Чуриков. — Фашистов вызвал!
Андрей от злости только скрипел зубами. Выручили их полковые разведчики. Они возвращались с задания и ожидали их в условном месте, на опушке. Разведчики открыли такой огонь, что гитлеровцы в темноте побоялись сунуться в лес.
Волнуясь, Андрей доложил Бельскому о результатах разведки. Тот, не дослушав и половины, приказал:
— Курганов, в землянку командира роты немедленно!
— Есть!
— Сейчас нам новый командир даст дрозда, — задыхаясь от быстрой ходьбы, бормотал Кузя.
А Чуриков щурил в усмешке цыганские глаза:
— Не трусь! Дальше фронта не угонит…
У самой землянки им повстречались Черных и Иванов.
— Андрюшка! Ты себе представить не можешь, кто к нам приехал! Танцуй, чертушка!
— Ладно! — оборвал Чуриков. — Пошли, там узнаем.
Красноармейцы вошли в землянку, и Андрей попятился от изумления: на табуретке сидел Борис Курганов.
Братья обнялись. Борис слегка смутился, встреча произошла на глазах у подчиненных.
— П-подожди, п-потом поговорим. Т-ты из разведки?
— Да. К сожалению, вышло неудачно… Старосту хотели взять с собой, да пожалели, семья у него… Наши придут, народ сам рассудит, как с ним поступить.
— Прижалели, значит? — страшным голосом спросил кто-то в углу. — Прижалели этого гада?
Андрей оглянулся. В углу стоял человек в черной гимнастерке без пояса, в брюках, перемазанных дегтем.
— Да это командир отделения Лаптев! — ахнул Кузя.
— Ян есть. Да знаешь ли ты, парень, что староста самый что ни на есть катюга, что он нашего старшего лейтенанта смерти предавал…
— Не может быть!..
— Не может быть? А ты на меня посмотри!
Лаптев, прихрамывая, подошел к свету, рванул ворот рубахи:
— Смотри!
Вся грудь сержанта чернела запекшимися комками крови, гимнастерка и брюки, вымокшие в крови, хрустели и потрескивали.
Андрей перевел умоляющий взгляд на Бориса и едва не вскрикнул: через все лицо брата тянулся широкий шрам, он вспухал, наливаясь горячей кровью.
— И т-ты… отп-пустил?..
— Да, но я же не знал… Он казался таким безобидным.
— Ууу… не-негодяй! — зарычал Борис. — Т-тряпка!
Гнев душил его.
Глава восемнадцатая
Марфино
Мы не дрогнем в бою
За столицу свою.
Нам родная Москва дорога.
Нерушимой стеной,
Обороной стальной
Разгромим, уничтожим врага!
Ноябрь не принес гитлеровскому командованию ожидаемого. Советская Армия мощной стеной встала у Москвы. На эту стену обрушился огневой вал фашистской артиллерии. Ныл воздух, изодранный миллионами зазубренных осколков. По приказу Гитлера на подступах к Москве были размещены колоссальные самоходные артиллерийские установки. Из двух гигантских стволов такого орудия вылетали полуторатонные бронебойные и бетонобойные снаряды. Немецкая авиация висела над дорогами, затрудняла подвоз боеприпасов, методически обрабатывала передний край. Советские части несли большие потери, но они самоотверженно защищали каждый дом, каждую траншею. Дорого платили гитлеровцы за любой метр советской земли. Советская Армия перемалывала немецко-фашистские войска.
…Наступление было назначено в ночь на 1 декабря сорок первого года. Отдельная разведрота, которой теперь командовал Борис Курганов, провела в последней декаде ноября несколько разведывательных операций. В них не последнюю роль сыграл Кузя. Разведчиком он стал не сразу. Командир взвода долго не верил, что Кузя хорошо стреляет, но, убедившись в этом, даже выхлопотал Кузе винтовку с оптическим прицелом. В напарники ему дали опытного снайпера Захарчука.