Моя голова шла кругом. «Соберись, Эмма. Тебе нужно с этим разобраться».
Лукас потянулся ко мне и сжал мою ладонь.
— Ты в порядке?
Я натянуто кивнула, затем снова взяла телефон и перебила бубнёж Дженкинса. Мой тон был жёстким и холодным, но сейчас не время играть в лапочку.
— Расскажите мне о заключённом, который на него напал. Кто нацелился на Сэмюэла Бесвика?
— Его зовут Фредерик Паррис, гадкий тип. С подросткового возраста периодически угождал в тюрьму. В настоящее время сидит пожизненно за двойное убийство.
— Паррис называл причины, по которым он напал на Сэмюэла Бесвика?
— Он сказал, цитирую, «этот таракан странно на меня смотрел».
Я стиснула зубы.
— Бесвик и Паррис ранее контактировали?
Я почти слышала, как он пожал плечами.
— В официальных данных ничего. Надзиратели говорят, что Бесвик обычно избегал таких, как Паррис.
— То есть, вы говорите, что Фредерик Паррис сам подошёл к нему? Не наоборот?
— Похоже на то. Но как вы знаете, Сэмюэл Бесвик сам сидит за насильственное преступление. Мне сообщили, что его сюда упекли за убийство ваших родителей. Возможно, он спровоцировал Парриса.
Из моего горла вырвался невольный сдавленный звук. Дженкинс явно пытался приуменьшить значимость нападения на Бесвика и намекнуть, что тот сам напросился, и неважно, что такого в принципе не должно было случиться. Арчибальд Дженкинс должен был сыграть пиар-роль и не хотел, чтобы я чинила проблемы.
Я поколебалась, выбирая лучший вариант действий.
— Мне стоит уведомить вас, — сказала я в итоге, — что я в настоящий момент веду линию расследования, которая, похоже, доказывает невиновность Сэмюэла Бесвика в убийстве моих родителей. Всё сильнее подкрепляется впечатление, что он ни в чём не повинный человек, которого вообще не следовало сажать в тюрьму.
Последовала пауза.
— Господи. Это… ээ… вы уверены? — пролепетал Дженкинс.
— Практически да. Я ожидаю, что в скором времени мир узнает об ошибке правосудия против мистера Бесвика. Будет очень печально, если он до тех пор не оправится от этого нападения. Вы же знаете, как ведут себя таблоиды, — я мысленно сосчитала до пяти, давая ассистенту управляющего тюрьмы время переварить смысл моих слов. — Полагаю, нет возможности заполучить видео нападения? Я так понимаю, это попало на камеры.
— Мы обычно не… — Дженкинс вздохнул. — Ладно.
— И всю остальную информацию, которая есть у вас о Паррисе, — отрывисто сказала я. — Посетители, звонки, письма. Другие известные вам взаимодействия. Всё такое.
— Пожалуй, мы можем это сделать, — неохотно произнес он.
Я мрачно улыбнулась. Это меньшее, что он мог сделать.
— Превосходно. Я ожидаю получить сведения на электронную почту в течение часа, — я завершила вызов. Победой это не назовёшь, но пока что сгодится. Бедный Сэмюэл Бесвик. Ещё неделю назад я не ожидала, что когда-то подумаю так о нём.
— Мне очень жаль, — повторил Лукас.
— Да, — я глянула на него, испытывая тошноту. — Мне тоже.
***
Мы отправились обратно в «Птичку и Кустик». Я сбрызнула лицо холодной водой, пока утренние открытия по кругу вертелись в моей голове. Лукас забрался на кровать, и я поглядывала на него, пока вытирала лицо. Его глаза оставались закрытыми, и он до сих пор выглядел бледным. Мне не стоило задавать вопрос, но я знала, что должна.
— Я чувствую, как ты на меня пялишься, Д'Артаньян, — сказал Лукас. — Почему бы тебе не озвучить свои мысли?
— Ты выглядишь очень больным.
— Ты не об этом думала. Выкладывай.
Я переступила с ноги на ногу.
Лукас открыл один глаз и посмотрел на меня.
— Ты думаешь, что я как-то причастен к случившемуся с Бесвиком, — это не было вопросом.
Я почувствовала, как мои щёки краснеют. Взглянула на свою обувь, затем на него.
— А ты причастен? У тебя есть доступ к тюрьме, ты уже доказал это. Вчера ты был слишком занят, чтобы ответить на мои звонки. Ты приехал сюда раньше, чем ожидалось. У тебя есть возможность протащить кого-то внутрь и, — я сглотнула, думая о выражении его лица, когда он смотрел на высокие стены ТЕВ «Галловей», — мотив, — шёпотом закончила я.
В его глазах промелькнуло нечто нечитаемое.
— Ты права, — согласился он.
Теснота в моей груди усилилась.
— У меня правда есть возможность. И да, у меня, наверное, есть и мотив, — его губы поджались. — Разве ты ещё не понимаешь, Эмма? Ты теперь моя. Твои тяготы — мои. Твоя боль — моя.