Но она скорее мешала, чем помогала, поскольку он не сводил глаз с ее нежных, как лепестки розы, губ, тонких бровей, сходившихся на переносице, когда она пыталась сосредоточиться, с выделявшейся под рубашкой округлой груди. Все попытки разобраться в письме кончались очередной вспышкой страсти со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Бэрримор, считавший себя непревзойденным знатоком французского, уверял, что не знает никого в Уайтхолле, кто под именем Ренара или еще каким-нибудь мог поддерживать тайную связь с французами, и поклялся по возвращении в Лондон сделать все возможное и невозможное, чтобы разоблачить предателя. Эмори полагал, что в этом нет особой необходимости, поскольку предатель сейчас наверняка находится в Торбее, куда они скоро прибудут.
- Дюрок, - бормотал Эмори. - Кто, черт побери, этот полковник Дюрок и почему его имя кажется мне знакомым?
- Может быть, потому, что ты произносишь его уже в тысячный раз, предположила Аннели, - даже шепчешь во сне? И это несмотря на мои усилия тебя отвлечь.
Она отвлекала его и сейчас, сидя у него на коленях. Часы пробили пять, когда Аннели проснулась и увидела, что Эмори сидит за столом и просматривает бумаги. Когда она подошла, Эмори не поднял головы. Тогда она села к нему на колени, прижавшись к его сильному, горячему телу.
Он обнял ее, поцеловал в затылок. Ее волосы слегка пахли ромом, потому что она вымыла их в бочонке, который Диего позаимствовал в кладовой. Ничего более подходящего не нашлось.
- У меня такое ощущение, что мы все еще плывем в тумане, - тихо произнес Эмори, - Совершенно не зная, что нас ждет впереди.
Она вздохнула и устроилась поудобнее.
- Быть может, их план уже сорван. Я вообще не представляю, как можно бежать с "Беллерофонта". Ты же видел: он взят в кольцо военными кораблями с пушками и солдатами. Невозможно пробраться в порт незамеченным, точно так же как и бежать из него. Когда мы уплыли, в заливе круглосуточно находились корабли. Сейчас их должно быть в два или три раза больше, и если даже кому-то удастся перелезть через борт, его все равно заметят.
- Наполеон не умеет плавать. Он до смерти боится утонуть даже в собственной ванне.
- Тогда остается только захват с моря: Но чтобы помочь Бонапарту уйти от британского флота, понадобится еще одна армада, а это уже грозит военным столкновением. Хотелось бы знать, почему он сдался.
Эмори откинулся в кресле и задумчиво гладил волосы Аннели.
- А главное, почему сделал это с такой легкостью, хорошо понимая, что его могут повесить.
- Возможно, он надеялся, что этого не случится, если он добровольно отдаст себя в руки британских властей.
- После Эльбы он поклялся, что сделает все, только бы не попасть снова в тюрьму. Генерал Монтолон опасался, как бы он не покончил с собой после Ватерлоо.
- Тогда всем было бы легче. Эмори покачал головой.
- Он счел бы это трусостью, даже низостью.
- Я как-то читала, что Наполеон вообразил себя богом, а значит, бессмертным, и решил, что, если даже его убьют, он вновь возродится, только уже в другой оболочке. Скорее всего он просто сумасшедший. Его надо упечь в дом для умалишенных, и пусть он станет их императором.
Эмори уставился на нее.
- Что ты сказала?
- О сумасшедшем доме?
- Нет, до этого. Она сдвинула брови.
- Что он вообразил себя богом?
Эмори выпрямился, спустил Аннели с колен, взял письмо и долго, с удивлением смотрел на него.
- Не может быть, - пробормотал он. - Не может быть, черт возьми. Дюрок, негодяй! Ты думал, тебе это сойдет с рук?
Он вскочил, быстро оделся, сунул ноги в башмаки.
- Что случилось? Ты что-нибудь вспомнил? - спросила Аннели.
Он посмотрел на нее и перевел взгляд на круглое окошко. Небо было серым с фиолетовой полоской вдоль горизонта, море - все еще черным, но скоро рассвет, и, если Эмори не ошибся в расчетах, до Торбея осталось меньше сорока морских миль.
Он подошел к Аннели, взял в ладони ее лицо, крепко поцеловал.
- Я говорил, что люблю тебя?
- Мне так приятно слышать это снова, но...
- Говорил, что ты смелая, красивая, умная, и я хочу, чтобы ты мне родила много детей, и чтобы они были такими же умными, смелыми и красивыми, как ты?
- Я...
- А теперь одевайся. - Он снова поцеловал ее. - Мне нужно поговорить с Бэрримором.
- Но погоди...
Он быстро вышел, и до нее донесся лишь звук его шагов.
- Вы хотите попасть на борт "Беллерофонта"? - спросил Бэрримор, протирая глаза и спустив ноги с подвесной койки. - Вы, наверное, сошли с ума.
- Возможно, но, если мои предположения верны, я смогу вернуть себе доброе имя и сделать вас героем.
- Какие предположения? О чем вы? Который час?
- Скоро пять. С попутным ветром мы придем в порт задолго до полудня. Хотелось бы знать, честно ли отнесется капитан Мэтленд к белому флагу?
Брови Бэрримора взметнулись вверх.
- Вы собираетесь войти на "Интрепиде" в порт? Да ваш корабль там разнесут в щепы.
- Не разнесут, если вам удастся их убедить, что в интересах государства пустить нас на борт "Беллерофонта".
- Мне? Убедить их?
- Но если даже не удастся, черт возьми, вы все равно будете героем, Бэрримор. Сдадите властям неуловимого Эмори Олторпа, и он наконец предстанет перед судом.
Мужчины обернулись, когда появилась Аннели. Волосы ее были в беспорядке, а незаправленная рубашка свисала до колен.
- Вы понимаете, о чем он говорит? - спросил Бэрримор.
- Нет, - ответила Аннели. - Он мне не объяснил.
- Чтобы вы не сочли меня сумасшедшим. - сказал Эмори, - я ничего не стану объяснять, пока не доберемся до "Беллерофонта".
Аннели не понравилось то, что она увидела в гавани: маленькие лодки были заполнены элегантными мужчинами и женщинами; они потягивали вино из хрустальных бокалов и закусывали пирожными, в то время как с "Беллерофонта" поступали сообщения типа "знаменитый узник пошел завтракать" или "вернулся обратно в каюту".
Ночью лодки и баржи займут женщины другого сорта; едва стемнеет, откроются все таверны и залив засверкает огнями.
Эмори решил проплыть мимо Торбея, зайти в гавань с запада, бросить якорь немного выше и оттуда по суше отправиться в Бриксгем. Но корабль, подгоняемый ветром, несся прямо в залив, однако остановился в трех милях от него, чтобы не вызвать на себя огонь дюжины баркасов, расположившихся в гавани, хотя команда "Интрепида" готова была открыть ответный огонь.
Бэрримор, причесанный и элегантно одетый, подплыл к ближайшему баркасу, а потом отправился в гавань.
С палубы "Беллерофонта" офицеры и штатские смотрели в подзорную трубу сначала на "Интрепид", потом на один из баркасов, когда тот маневрировал между рыбацкими лодками. Он был, в свою очередь, встречен четырьмя баркасами с солдатами в красном, на один из них пересел Бэрримор и с эскортом направился к военному кораблю.
Аннели напряженно следила за Бэрримором, хотя расстояние не позволяло все как следует рассмотреть. Она взглянула на Эмори, который не отрываясь смотрел в подзорную трубу.
Примерно через час баркас поплыл обратно; там усиленно размахивали белым флагом.
- Что это значит? - шепотом спросила Аннели.
- Они пока не выкатили пушки; пожалуй, это хороший знак.
Когда баркас был на расстоянии выстрела, его командир представился, передал приветствия Фредерика Мэтленда, капитана военного корабля "Беллерофонт", и приглашение капитану "Интрепида" пожаловать на борт британского фрегата.
- Он не дает никаких гарантий, парень, - сухо заметил Шеймас.
- А ты ожидал гарантий?
Ирландец вместо ответа плюнул за борт.
- Следи за баркасами. Если они последуют за нами, поднимайте паруса. Если я не вернусь, уходи на "Интрепиде". В следующий раз они не будут так беспечны, мой друг.