Теперь радист уверен, что с товарищами случилась какая-то беда.
Под утро он забылся и увидел тяжелый сон.
Будто в ненастный рассвет несколько пехотинцев, кутаясь в плащпалатки, прикорнули около их танка. Головы упрятали под корпус машины — на случай артналета. Изнурительный комариный писк. Оттого солдаты укрылись с головой, хотя дышать им трудно. Наверное, до предела устали эти терпеливые пехотинцы… Вдруг подбегает старшина Блинов и исчезает в люке. Заработал мотор. Сейчас танк сомнет спящих солдат. Измайлов все видит и цепенеет. Пытается закричать, но не слышит себя в грохоте и лязге гусениц…
Он открыл глаза. Стволы сосен медью отливали в первых лучах солнца. По земле стлался туман. Было свежо и тихо. Но грохот так четко еще стоял в ушах и так явственно представлялось направление, откуда он доносился, что радист невольно повернул голову в ту сторону.
И совсем рядом, метрах в пяти, снова увидел танк.
…Открывается башенный люк. Чутко вслушиваясь, поднимается, танкист снимает шлем и жадно, как спортсмен после сильного напряжения, вдыхает утренний воздух. Сейчас он повернется, заметит и вскрикнет от удивления. Измайлов вспомнил свое страшное неживое отражение в ручье.
Но безучастно скользнул взгляд Сергея Кержакова, водителя из экипажа лейтенанта Безрукова.
Радист удивлен.
— Сергей, это я, Измайлов.
Водитель вздрогнул. В руке у него оказался пистолет.
— Что?! Кто тут? — Но сам смотрел куда-то в сторону, словно оттуда ждал опасность.
— Я. Измайлов.
На лице Сергея изумление.
— Измайлов! Откуда?! Ты где?!
Радист смог проползти те пять метров. Только не слышал, как его о чем-то спрашивал и очень торопил Сергей. А когда боль отступила и он обнаружил себя в привычной тесноте танка, воспрянул духом. Огляделся. Свет еще проникал через верхний люк, и ему показалось, что остальные из экипажа спали в самых неудобных позах.
Потом стало темно.
Водитель занял свое место. Подбородком дотянулся до плеча Измайлова, горячо дыхнул в щеку:
— Как ты мне нужен, Борька!
Унтер-офицер Цейгер был исправным служакой, а когда под свое начало (не по чину) получил команду особого назначения, готов был драться с самим дьяволом. Но в чем-то был прост, как деревенский новобранец. Вот и доклад его по телефону, сбивчивый и торопливый, — словно в это время кто-то унтер-офицера оттаскивал от аппарата — офицер штаба обер-лейтенант Лемм толком так и не понял. Впрочем, догадался: произошло что-то необыкновенное, сулившее немалую удачу.
Обер-лейтенант подробно расспросил, как безопасно добраться до команды, и, не откладывая, распорядился насчет мотоцикла.
Возле большого леса его ожидали два солдата Цейгера. От них Лемм узнал о том, что произошло.
Но когда на опушке лесной поляны совсем близко увидел советский танк, то испытал неприязнь к бравому унтер-офицеру: тот мог бы и не демонстрировать свое дурацкое бесстрашие.
— Русский танк слеп, господин обер-лейтенант!
Лемм принужденно улыбнулся.
— Вы уверены? Прекрасно. Проверьте, Цейгер.
— Я? — малодушно удивился унтер-офицер.
— Голые идеи — привилегия генералов, — сухо сказал офицер.
Советский танк стоял метрах в двухстах у противоположного края поляны. Втянув голову в плечи, осторожно приближался к нему Цейгер. Солдаты затаили дыхание. Лемм наблюдал в бинокль.
Унтер-офицер пересек поляну. Перед самым танком выпрямился и на минуту замер.
Танк безмолвствовал.
— Вот, собственно, и все, — удовлетворенно пробормотал Лемм, но, покосившись на солдат, громко добавил: — Браво, унтер-офицер!
Цейгер вернулся. Обер-лейтенант пожал ему руку и обратился к солдатам:
— Унтер-офицер прав, сомнений больше нет. К тому же слепой танк в ловушке: лес надежно держит его здесь. — Лемм с удовольствием затянулся сигаретой. — Я остаюсь с вами. Успех вне сомнения. Стая гончих будет преследовать обложенного зверя. Грызите ему ноги, но не портите шкуру: он наш. Главное сейчас — терпение.
Команда разделилась на две группы и разошлась в разные концы обширной поляны.
Танк огрызался скупыми пулеметными очередями. Потом срывался с места и уходил, пока могучие сосны не преграждали ему путь. Солдаты снова подкрадывались к нему и из безопасных мест, взбадривая себя криками, открывали стрельбу.
К сумеркам обер-лейтенанту наскучило наблюдать за преследованием. В глубине леса ординарец приготовил ему ночлег, и он проспал до рассвета.
Утром, не вставая, долго прислушивался. Стрельба вспыхивала все реже, и он понял, что гончие устали.