В тревожные дни о старике забыли. Какой-то отступающей части он скормил колхозный мед, потом затаился, прислушиваясь к орудийному гулу. По ночам были видны пожарища, но пришельцы долго не появлялись.
Набрели они на пасеку случайно. Из кустов дед видел, как немцы, надев противогазные маски, разорили три улья, но, спасаясь от ярости пчел, бежали и больше не появлялись.
К старику наведывался внук. На этот случай дед припасал мед, лукошко с ягодами и, не перебивая, слушал невеселые деревенские новости. На прощанье упрашивал внука не отлучаться из дому без надобности.
Дед верил в чудо: повернет фронт вспять и снова обтечет пасеку, как заколдованное место. А если и заметит какой недобрый глаз — пчелки опять постоят за себя. И он останется при деле. А пока жил тревожно и тоскливо. В бессонные ночи смотрел на сплошные зарницы, ждал, когда они будут ближе и ярче.
Как-то внук принес весть: на глазах томинских баб (Томино далековато от фронта) наши танки побили множество оккупантов, пожгли их машины, а сами, невредимые, скрылись. Только одну беженку ранило.
Старик и сам слышал грозные раскаты взрывов в той стороне. Проводив внука, подолгу смотрел на клеверное поле. Оно близко подступало к небу, потом опускалось к реке, у которой редко гнездились деревни Лукашино, Томино, Ключи.
В сумерки дед Игумнов услышал далекий рокот мотора. Вышел за омшаник, прислушался. Шум приближался, и скоро со стороны клеверного поля на фоне неба вырос четкий силуэт танка. Он стремительно приближался к пасеке. У омшаника резко повернул и стал. Из провала переднего люка донеслось:
— Отец! Один здесь?
Старик подбежал.
— Вы, стало быть, ребята, наши? — не сразу понял, о чем спрашивают, но быстро спохватился: — Один! Один! Никого тут боле нет!
Из люка показался танкист. Устало сказал:
— Это хорошо. Водички бы нам…
— Водички? Это я мигом!
Дед побежал к омшанику. Давно не бегал так резво. Вернулся с увесистой корчажкой.
— Вот вам кваску, ребята.
— Кваску? Это хорошо. Давай кваску.
Танкист потянул руки, но почему-то не к посудине, а когда дотянулся до нее — от неловкого движения квас сплеснулся.
— Ослеп, парень, — упрекнул дед.
— Угадал, отец.
Только принимая обратно недопитый квас, по неверным движениям парня дед понял смысл последних слов.
— Не пойму, солдат, и вправду… ослеп?
Танкист показал в люк.
— Глаза у меня там.
— Где?!
— Увидишь… Помоги.
Как ни осторожно вытаскивали из машины Измайлова, тот тяжко стонал. Его черные, в обгорелых лохмотьях руки безжизненно свисали.
От великого сострадания дед выдохнул:
— Э-эх!
Сергей недовольно спросил:
— Что воешь, отец?
— Так ведь как же!.. Не приведи господь…
— Брось, отец, ты моего Борьку не знаешь. Самый боевой парень. Боря, слышишь?
— Слышу, — тихо откликнулся радист.
Старик опасливо заглянул в люк.
— С вами еще кто аль вдвоем?
— Были.
— Ага, были… — Старика немного трясло. — Может, медку вам, хлебца, ребята?
Сергей пошарил рукой, дотянулся до плеча пасечника.
— Подожди. Должен предупредить тебя, отец. Скоро нагрянет сюда фриц. Нам он не страшен, а вот тебе…
— И не думай про меня! — запротестовал дед.
Водитель вздохнул.
— Борьке худо. Борьке отдохнуть надо.
— И не тревожь Борьку, не тревожь!
— Спасибо тебе.
Старик сходил за хлебом и медом. Подошел неслышно. Сергей сидел у изголовья друга. Тот тихо говорил. Прислушался дед: не о ратных ли подвигах своих говорят танкисты?
— …Сказать тебе, что небо сегодня особенное? Нет… Обыкновенное небо.
— Пахнет цветами. Где-то рядом много цветов.
— Шиповник рядом. Обыкновенный шиповник.
— А, шиповник… Вечерняя зорька с какой стороны?
— Сейчас — за машиной.
— А я думал, что мы на нее ехали…
Старик подал голос:
— Медку, хлебца отведайте, ребята.
— Давай, отец, давай, — оживился Сергей. Почувствовал в руке ломоть хлеба; струйка меда потекла по ладони. — Я сам. Борьку покорми.
Измайлов от хлеба отказался, но меду немного поел.
Сергей рассказал старику:
— Отбились от своих… Товарищей потеряли. Снарядов нет, бензин на исходе. Вот так-то, отец… Но в общем — порядок…
— Так, так, — нетерпеливо кивал пасечник, полагая, что сейчас услышит главное. Но танкист, затяжно зевая, заключил:
— На всякий случай запомни: у нас полный порядок. Вот и все… Минут через двадцать разбуди нас, отец. Мочи нет…
Он сразу уснул.
А дед разочарованно подумал о том, что так ничего и не узнал о фронте. Может быть, так и полагается на войне… До поры молчать.