Это был тот же безапелляционный, повелительный тон, что и у его отца. Кирюшка примолк и злыми глазами следил только за тем, как Илюша с помощью веревки осторожно притянул к себе обвитый ею пучок осоки и принялся выщипывать из пучка травку за травкой. Чтобы облегчить брату задачу, Юрий опустил в воду грузило — увесистый камень, после чего лодку уже не уносило теченьем. Не прошло пяти минут, как веревка была освобождена от сдерживавших ее трав.
Рыба рванула было опять в сторону, но Илюша по примеру брата принялся "водить" ее. Сам он был как в лихорадке, щеки у него пылали, глаза горели, руки тряслись. Но обмотанную вокруг кулака веревку он держал крепко, и когда, наконец, замучил рыбу, то, не давая ей уже опомниться, стал вытаскивать веревку обеими руками. Рыба снова забилась как бешеная.
— Уйдет, ей-Богу, уйдет! — залепетал Илюша, полный надежды и страха.
Он напряг последние силы, и вот над водой показалась огромная щучья пасть, вся усаженная иглами бесчисленных зубов. Неизвестно еще, удалось ли бы ему одному втащить в лодку это страшилище, в котором потом оказалось до полупуда весу. Но Юрий перегнулся через борт и схватил щуку обеими руками. Хотя она вслед за тем и вырвалась у него опять из рук, но упала уже не обратно в воду, а в лодку. Тут на нее навалился Кирюшка и придавил ее коленом.
— Зубов-то, зубов полон рот! — говорил он. — Ну, матушка, давай-ка сюда крючок.
Он полез рукой в открытую щучью пасть, но в тот же миг пасть защелкнулась, и Кирюшка заревел благим матом:
— Ах, подлая!
И он нажал на щуку коленом с таким уже остервенением, что выдавил у нее внутренности. Зато пасть ее опять раскрылась, и он мог высвободить руку.
— Какой ты, однако, злющий, Кирюшка! — укорил его Илюша.
— А ты, небось, так и дал бы съесть себя? — огрызнулся тот, обсасывая свои окровавленные пальцы.
Глава шестая
БЕГЛЕЦ
— Эй вы, рыболовы! — донесся тут зычный окрик.
Все трое обернулись — и зажмурились: восходившее только что из-за излучины речки солнце брызнуло им в глаза своими ослепительными лучами. Заслонившись рукой от нестерпимого блеска, они различили на противоположном берегу несколько человек ратных людей.
— Вам чего, братцы? — откликнулся Юрий.
— Не видали ль вы тут по берегу прохожего, бродяги?
— Бродяги! Может, и беглого разбойника?
— Может, и так.
— А зовут его Осипом Шмелем?
— Да ты-то, сударик, отколе имя его знаешь?
— Из государева указа. Вчерась привез его к нам на усадьбу ярыжка разбойного приказа.
— Да уж как мы его, дурня, потом напугали! — подхватил, смеясь, Кирюшка.
— Так это вы, что ли, в лесу напали на него?
— Знамо, мы. С пьяных глаз он нас, верно, тоже за разбойников принял. То-то смехоты было!
— Ай, озорники! А мы вот из-за вас тут всю ночь напролет рыскай.
— Знать, боярские дети, что с них возьмешь! — проворчал другой ратник. — Что ж, искать нам еще того Шмеля, аль оставить?
— Как оставишь, коли велено обшарить всю округу? — отвечал сердито первый ратник. — На этой-то стороне ему негде схорониться, мало лесу. А что, сударики, — отнесся он опять к боярчонкам, — на ту сторону как нам ближе перебраться?
— Версты две выше по речке будет мельница, — объяснил Юрий, — там и мост.
— Найдем, спасибо.
И ратники удалились. Мальчики со смехом стали опять вспоминать разные подробности про труса-ярыжку, когда в береговых кустах послышался вдруг подозрительный шорох.
— Чу! Это что? — насторожился Илюша. — Точно человек сквозь кусты пробирается.
— Алибо корова! — подтрунил Кирюшка. — Страсти какие!
— Ч-ш-щ-ш! Тебе все бы только зубоскалить, а как повстречался бы с настоящим разбойником лицом к лицу, так сам дал бы тягу.
— Кто? Я-то!
— Да, ты. От воробья убежишь… Слышите? Вон опять… Что, Юрий, не посмотреть ли нам в кустах на всяк случай?
— Да, надо будет. Терпеть не могу, когда этак от дела отрывают! Что же, причаливай, Кирюшка.
Сам Юрий вынул из воды грузило, а когда лодка пристала к берегу, он с веслом в руках первым поспешил в кусты: Кирюшка с другим веслом — вслед за ним. Илюша наскоро еще привязывал лодку, как услышал снова повелительный голос Юрия:
— Сдавайся! Все равно, брат, ведь уже не уйдешь.
Полминуты спустя и Илюша был на месте действия. Среди кустарника полулежал на земле ражий мужик. Одна нога его была в лапте, другая просто в онуче, и онуча была насквозь пропитана запекшейся кровью. Поврежденная нога, очевидно, не давала беглецу уйти. Но сдаваться этак сразу двум отрокам, хотя бы и вооруженным веслами, он не был намерен: в руке у него блестел длинный нож, а возбужденные черты лица дышали отчаянной решимостью.