Я перешла к третьему куску бумаги. Для лица — последнему, но оставался еще один ожог на шее.
— Как насчет занятия? — поинтересовался Макнэлл.
— Разок можно и обойтись, — констатировала хладнокровно, — не думаю, что вы пропустите что-нибудь важное.
В тот момент он промолчал, но когда я закончила, и четвертый листок приобрел форму изуродовавшего кожу пятна, заговорил снова.
— Не стоит тебе продолжать сюда ходить, парень. Лучше оставайся там, наверху. Это, — он на миг опустил взгляд на упаковку, которую я не успела убрать в карман куртки, — всего лишь один случай, не самый худший. Останешься здесь — насмотришься всякого. А тебе оно не надо. Молодой еще, да и не из того теста сделан.
— Ну, с этим я сам определюсь, — отозвалась, не собираясь следовать его совету.
Убедившись, что необходимое для лечебного воздействия время прошло, стала аккуратно снимать бумагу. Еще несколько дней, и от ожогов не останется следа. Это средство заживляет и более серьезные повреждения тканей.
— Вы действительно ее не убивали? — тихо спросила, осторожно отводя руку от лица капитана.
Взгляд Макнэлла тут же стал враждебным, а мышцы напряглись.
— Вам известно, почему я нахожусь в этой части тюрьмы? — ледяным тоном полюбопытствовал он.
— Да.
— В таком случае не понимаю цели вопроса. Вы всерьез ожидаете, что я вот так, между делом, признаю за собой вину?
— Нет. Простите.
Процедура была закончена, обстановка накалилась, и я не видела причин задерживаться в камере. Раджер отпер ее по моему знаку.
Однако отказываться от занятий я не собиралась. И в следующий вторник пришла снова.
Пришла — и чрезвычайно обрадовалась. Тому, что снова прихватила с собой коробочку с медикаментом.
Нет, сначала я ничего не заметила. В момент нашего с Раджером появления Макнэлл занимался тем, что отжимался от пола. Как сообщил мне тюремщик, ситуация вполне стандартная, по-видимому, капитан даже в заключении не желал терять форму. Возможно, продолжал на что-то надеяться, а может, просто стремился таким образом сохранить человеческое достоинство. Трудно сказать, чужая душа — потемки.
Следы случившегося в мое отсутствие я обнаружила, когда заметивший наше появление Макнэлл прервал свое занятие, поднялся на ноги и надел тюремную рубашку. Ее рукав был порван, длинный лоскут свисал от плеча до локтевого сгиба. Первым делом я обратила внимание именно на это. Во вторую очередь — на крупный синяк как раз на том участке кожи, который обнажался из-за поврежденной одежды. И, наконец, настала очередь двух гематом на лице, наливавшихся багрово-фиолетовым цветом. Левая скула и подбородок.
Возмущенно зыркнув на полного невозмутимости Раджера, я не стала никак комментировать увиденное, лишь холодно попросила снова впустить меня в камеру. Причем теперь не испытывая ни малейшего страха. Хотел бы Макнэлл что-нибудь со мной сделать — сделал бы в прошлый раз.
— Что это? — коротко спросила капитана, не удосужившись даже поздороваться, зато сразу же потянувшись за целебной бумагой.
— Допрос.
Он оставался почти таким же невозмутимым, как Раджер. Складывалось впечатление, будто меня одну выводит из равновесия происходящее на этом этаже. В некотором смысле так оно и было: оба присутствующих мужчины успели привыкнуть к здешним реалиям. Разумеется, капитану не было, да и не могло быть все равно. Однако происходящее ни капли его не удивляло. Наверняка злило, ввергало в отчаяние, но не погружало в то состояние шока и недоумения, которое преследовало меня.
— Здесь, в камере, я так понимаю? — уточнила, подразумевая тот факт, что в этой части тюрьмы видеосъемка не ведется.
— Я вообще выхожу отсюда крайне редко, — подтвердил мое предположение капитан.
К занятиям астрономией мы в тот раз, конечно же, не перешли.
Именно тогда я впервые отчетливо поняла, что не могу оставить все как есть. Даже в вопросе виновности Макнэлла было нечто второстепенное. Я оказалась не готова мириться с обстоятельствами независимо от того, убил он свою жену или нет. Однако же мне хватило ума не поднимать шум прямо здесь, в тюрьме. Не устраивать скандал, до которого никому не будет никакого дела. Я успела понять, какова негласная позиция местного начальства. Иллюзий относительно обращения к начальству более высокому тоже не питала. Из опыта собственной семьи мне было отлично известно, что такое система и насколько бессмысленно бывает в подобных случаях выступать против нее таким рядовым новоземцам, как я. Тем не менее собственный же опыт свидетельствовал, что систему возможно обойти.