— Может быть, вы будете так добры? — спросил он и протянул ему телеграмму. — Это будет стоить одну марку и восемьдесят пфеннигов. Вот вам три марки.
Швейцар поклонился и обещал тотчас же сдать телеграмму. Затем Хирн и Петер поднялись по лестнице и прошли через контроль.
— Где стоит поезд на Копенгаген? — спросил Хирн, хотя это было ясно написано на дощечке.
Служащий указал ему поезд.
— Спальный вагон, номер одиннадцать, место пятое! — крикнул доктор Хирн Петеру.
Петер, несший вещи Хирна, влез в вагон. Он хотел уже положить чемодан на место, как вдруг Хирн вплотную подошел к слуге и сказал коротко и решительно:
— Раздевайся!
— Как… что… я?
— Живо!
Петер удивленно и растерянно начал раздеваться, а Хирн продолжал:
— Ты поедешь без меня. И поедешь, под моим именем. Теперь вы доктор Хирн.
— Я… я… должен…
Не обращая внимания на растерянность Петера, Хирн открыл один из чемоданов, достал оттуда костюм и продолжал:
— Надевай!
Петер исполнил приказание и в крайнем изумлении натянул на себя брюки доктора Хирна. Затем Хирн подал ему пиджак и жилет.
— В Копенгагене ты наймешь себе лакея и будешь вести себя так, как обычно веду себя я. Мои чемоданы в твоем распоряжении.
Затем Хирн снял шубу и надел ее на Петера, который ничего не соображал.
— Как на тебя шили! — заметил Хирн.
— Я должен в этом…
— Посмотри, что у тебя в правом боковом кармане! — приказал Хирн.
Петер послушно вынул бумажник, который тут же протянул Хирну.
— Нет, бумажник остается у тебя! — решил Хирн. — Ты найдешь там все, что нужно. Из Копенгагена телеграфируй моей жене: «Остановился Метрополь отель, вернусь пятницу вечером 10 часов 32, Лэртский вокзал. Сердечный привет. Хирн». Это все.
Петер беспомощно кивнул.
— В день отъезда вы закажете в фирме «Конс и Ко» живого тюленя, которого тебе доставят в гостиницу. Тюленя ты сдашь в багаж на Берлин.
У Петера потемнело в глазах.
— Веди себя как благовоспитанный человек и окажись достойным моего имени! До пятницы вечером ты останешься в Копенгагене. В субботу вечером в десять часов тридцать две минуты я встречу тебя на вокзале. Если ты не вернешься вовремя или будешь по дороге делать глупости — уволю.
— Но я…
— Без возражений! Ешь и пей, что и сколько захочется, только не заводи по возможности никаких знакомств. В моем бумажнике ты найдешь четыре тысячи крон. Это больше того, что можно израсходовать за восемь дней.
Хирн быстро надел пальто Петера, высоко поднял воротник и надвинул на глаза его фуражку. Затем открыл дверь, подал Петеру руку и, крепко, пожав ее, громко сказал:
— Счастливого пути, доктор Хирн!
Он выскочил из вагона в тот момент, когда поезд тронулся. Хирн, не оглядываясь, направился к выходу из вокзала.
Между тем в гольф-клубе уже пили за победу Пино, в которой никто не сомневался. Вскоре знаменитый сыщик отбыл на виллу Хирна. Прислуга собралась в передней и ожидала возвращения доктора. Вместо него приехал Пино. Сначала к нему отнеслись с подозрением, но, когда стало ясно, что Пино — сыщик, слуги начали рассказывать, перебивая друг друга, историю нападения.
В конечном итоге Пино пришел к заключению, что тут было совершено не меньше десять различных ограблений — такими разными были показания свидетелей. Пино решил заняться уликами и начал с разбитого стекла. Так как Фифи утверждала, что стекло было выбито после грабежа, за мгновение до выстрела, то знатный криминалист Пино заподозрил фрейлейн Фифи в укрывательстве преступника. К несчастью, часть мужчины подтвердили показания Фифи.
Тогда Пино решил, что хорошенькая камеристка убедила сослуживцев в своей правоте с помощью женских чар или же все эти свидетели тоже принимали участие в заговоре. Пино выказал все свое искусство, спрашивал и переспрашивал, пока не запутал Фифи до того, что она стала отвечать неуверенно и под конец созналась, что, может быть, и ошибается. Таким образом, предположение, что преступник влез в разбитое окно, подтвердилось благодаря вещественным доказательствам и сбивчивым показаниям прислуги.
Большое значение имела кепка, которую внимательный взгляд Пино заметил среди осколков в непосредственной близости от окна. Но Пино не заслуживал бы титула короля сыщиков, если бы бросился необдуманно к этой находке и торжествующе поднял бы ее. Если возлюбленный Фифи действительно был преступником, то у нее было достаточно оснований попытаться спрятать головной убор, который мог бы выдать преступника.