Выбрать главу

Внезапно Крум закусил губу. Как это он поддался иллюзиям, забыл о законах физики, как мог пренебречь логикой? Ладно, видел он гигантского кенгуру ростом с трехэтажный дом!

Что могло бы вызвать этот оптический обман? То же самое, что преподносит в мертвой пустыне цветущие оазисы, что дает пищу легендам о Летучем голландце — рефракция, или мираж, фата моргана, демон пустыни.

И вне какой-либо связи с этим открытием в сознании родилось другое решение. Словно мозг внезапно прояснился и решал сейчас одну задачу за другой, как на экзамене. Охранники его были аборигенами. А ведь он — психолог, знакомый в основных чертах с психикой первобытных людей. Да, он изучал все это, хотя Том Риджер, конечно, лучше знает практическую психологию.

Дворец, бесспорно, египетский, как и одежда, и оружие черных воинов. Однако рубцы на груди и отсутствие резца в нижней челюсти недвусмысленно выдавали обычаи австралийских туземцев. Таких обычаев, насколько помнил Крум, в Египте не существовало.

Ему надо обращаться с ними, как с настоящими аборигенами, необходимо применить то, что он знал о них…

И прежде чем он успел составить план, послышался звук открываемой двери, пламя факела разогнало мрак, и он увидел вошедшего Эхенуфера, начальника стражи. Но и тот был с выбитым зубом и с рубцами на груди. Значит, можно попробовать поговорить с ним…

— Эхенуфер! — сказал он, пристально всматриваясь в него. — Узнаешь ли ты меня? Знаешь ли ты, кто я такой?

Чернокожий даже не взглянул на него. Он подошел к Димову, перевернул на спину, проверил, крепко ли связаны руки. Тогда Крум прокричал:

— Сын мой! Неужели ты не узнал духа своего отца?

Эхенуфер вздрогнул, однако овладел собой и снова ничего не ответил. Крум заметил, что он затронул какую-то струну. Такой номер не прошел бы с чернокожими, которые чаще входят в контакт с цивилизованным миром. Но этот не знал белых. Поэтому Крум быстро продолжил, не давая времени опомниться!

— Ты ведь знаешь, что духи умерших — белые. Я буду белым до тех пор, пока не вернусь в камень, в котором обитал. Тогда я будут ждать, пока мимо не пройдет беременная женщина, чтобы вселиться в ребенка, которого она родит. И после этого я снова стану черным, храбрым черным охотником.

Эхенуфер невольно промолвил!

— Так, так! Белые — духи!..

Но он вовремя опомнился и умолк на полуслове.

Крум поспешил добавить:

— Каким храбрым воином был ты, Эхенуфер!

— Какой же я Эхенуфер! Я — Баданга!

Крум проговорил, притворяясь пристыженным:

— Как я мог забыть! Но ведь ты знаешь, что когда черный живой человек становится белым, он начинает забывать.

Эхенуфер — имя египетское, а Баданга — австралийское.

— Да, да! — подтвердил Эхенуфер. — Тогда человек становится глупым. Поэтому белые не могут читать следы, не помнят тотемов.

Крум продолжал:

— Каким выносливым юношей ты был во время испытаний, полностью готовым к тому, чтобы стать мужчиной. Никто другой не мог так долго пробыть один в пустыне, как ты, голодный, мучимый жаждой.

Он увлекся, увидев, что Эхенуфер то ли не замечает его ошибок, то ли не обращает на них внимания, как не обращают внимания на ошибки детей. Ведь белые духи — те же дети.

— Перед тем, — продолжал Крум, — все мы, взрослые мужчины, показывали вам свое мужество. Царапали себя ногтями до крови, каменными ножами резали грудь. Я тогда танцевал на огне, подпрыгивая на углях и не чувствуя боли. Потом я спрыгнул с эвкалипта в самый колючий кустарник. И когда наконец выбрался оттуда, весь в крови, вырезал у вас на груди племенные знаки.

Эхенуфер слушал его снисходительно-вежливо. Действительно, насколько поглупел его отец, став белым духом! Все перепутал. Не он танцевал тогда на огне, а Наниджава; и не он резал ножом их груди, а Наниджава. Но он не стал возражать: отца, даже если он стал белым духом, не перебивают.

А Крум все говорил и говорил, не останавливаясь. Он знал, что останавливаться нельзя, чтобы не прекратилось воздействие внушения.

— Героем ты был, Баданга! Не издав ни звука, выковырнул ножом свой зуб. И стал настоящим мужчиной!

Эхенуфер невольно подбоченился и усмехнулся, показывая выбитый зуб, свидетельство мужской твердости.