— Ты ведь знаешь, — продолжал Крум, приступая наконец после долгой подготовки к своей цели, — что приснится, то и сбудется!
— Верно! — подтвердил его мнимый сын. — Мне снилось, что ты жив.
— Вот видишь! И вот я перед тобой! А мне снилось, что я лежу связанный. А душа моя хочет вернуться в Бибулмун — Страну материнской груди, где зарыты чуринги племени, где обитают души тотемов. Снилось мне, что сын мой, Баданга, освобождает меня и позволяет вернуться в страну тотемов.
Эхенуфер смотрел на него, смущенный и нерешительный.
— Чего ты еще ждешь! — подстегнул его Крум. — Почему не развяжешь своего отца? Или хочешь, чтобы я тебя мучил во сне всю твою жизнь?
Словно очнувшись, чернокожий наклонился и дрожащими руками развязал тугие узлы. Снял веревки и помог Круму встать.
— Выведи меня, сын мой! — произнес Крум. — Покажи мне дорогу в Бибулмун.
Эхенуфер открыл дверь и послушно повел его, освещая путь догорающим факелом.
— Сейчас мы пойдем к белой женщине! — приказал ему Крум.
Чернокожий отпрянул в сторону.
— Нельзя! Фараон лишит меня блаженства!
— Ты должен слушаться своего отца! Отведи меня к Нефертити!
— Нет, нет! Фараон лишит меня…
— Черт бы его побрал, твоего фараона! — взорвался Крум. — О каком блаженстве ты бредишь?
— Он дает нам божественное питье, которое пьют только «ир-мунен», боги с головами животных. Поэтому они бессмертны и всемогущи.
— А что это за питье?
— Выпив его, человек может летать, становится легче духа. А неповиновение грозит гибелью тела и души, утратой блаженства.
Крум быстро соображал. Чем подчинил их себе этот черный маньяк? Может, морфием или опиумом? Опиум добывать лег;е.
— Я — дух! — настойчиво повторил он. — Сильнее вашего фараона.
По понятиям аборигенов, он не преувеличивал. Эхенуфер смотрел на него доверчиво, зная, что существуют такие всесильные волшебники. Одним взглядом они могут лишить тебя сознания. Он затрепетал. Что из того, что Крум был ему «отцом»? Колдун, даже если он отец, требует послушания.
— Веди меня к белой женщине! — приказал Крум. И несчастный, посерев от страха, пошел впереди.
Вдруг из темноты раздался голос:
— Ни шагу вперед! Буду стрелять!
Еще не видя того, кто кричал, Крум узнал его.
— Буду стрелять! — повторил Том Риджер.
Не отвечая, Крум прижался к стене и погасил факел.
Опершись спиной о каменную плиту, перегородившую коридор, Том быстро заговорил:
— Димов, мы всегда были с тобой друзьями!
Крум не отвечал. Он боялся голосом вызвать на себя огонь. Инспектор был способен на такое коварство.
— Я сохранил чек, — продолжал Том. — Не выдал тебя. Если бы не проклятый случай! Этот идиот Скорпиончик от страха выстрелил в меня!
Крум не отзывался.
— Давай договоримся! Что для тебя Скорпиончик? Вдвоем с тобой мы разгоним этот черный сброд, захватим опалы.
Том замолчал. Решил выждать, чтобы узнать, чего он достиг своими доводами и своей искренностью.
Крум Димов с отвращением произнес:
— Я поклялся надеть на тебя наручники и сделаю это. Не зря я ношу их в кармане.
В то же мгновение он отскочил в сторону, зная, что за этим последует. Раздался выстрел. Как обычно, Том Риджер промахнулся. Но Эхенуфер не выдержал. Он взревел и бросился бежать.
Крум всегда был медлительным. Прежде чем он сообразил, что ему делать, Том уже бежал к выходу из коридора, где слабый лучик освещал крутую каменную лестницу. Но уже на первой ступеньке лестницы на него набросились чернокожие, повалили на пол и быстро связали.
Изумленный всем, что произошло, неожиданным провалом так хорошо подготовленного плана, Крум прижался к стене в самом темном углу. И замер.
Глава XVI
Опустив каменную плиту, преградившую путь Тому Риджеру, Эхнатон понял, что так ему не удастся уберечь свой дворец от разрушения. Постройка была старой, залы и коридоры были выдолблены в выветрившейся скале, потрескавшейся, разрушавшейся от времени, холода и жары, ветров и землетрясений. Если взорвется порох, содрогнется вся гора. И нельзя заранее сказать, что будет разрушено, а что уцелеет.
А прямо под сокровищницей находилась комната, где заперта Нефертити! Он принял решение мгновенно. Бросился вниз, столкнулся с бегущим Гурмалулу, даже не заметив. Он хотел оборвать фитиль. Но искра уже скользнула в ящичек. Каждое мгновение смерть могла вырваться, уничтожить все, засыпать камнями и пылью.
А в нижнем зале находилась Нефертити!
Ни одной другой мысли не осталось в его больном сознании — ни о Белой гибели, ни о насекомых, ни о его «великом благоденствии», ни о дворце, ни о рабах, ни о собственной жизни.