— Они настоящие… Но создатели давно оставили их, тысячи лет назад, наверное, еще тогда, когда Белая гибель опустошила континент… После этого не осталось никакой надписи, никакого знака, подтверждающих, что здесь опять жили люди…
Мой отец был белым… Одним из немногих, не прогонявших своих черных жен… Миссионер… Он пренебрег обычаями белых, остался со своей черной женой, со своим черным ребенком… Мать моя умерла, когда я еще ходить не умел… Вырастил меня отец — он был мне и отцом, и матерью, и учителем… Общество белых изгнало его из своей среды. Какими были его жизнь, заботы, страдания, не знаю… Помню, что с ним я был счастлив. Учился, работал в саду и рос…
Он остановился, чтобы перевести дыхание.
— Но на нашу землю пришли белые. Понравились им наши пастбища. Вместе с черными отошли к пустыне и мы. А белые все наступали. И мы снова покидали свою землю… Однажды черные скитальцы сказали отцу, что здесь, возле гор Радужной Змеи, есть прекрасный оазис возле непересыхающей реки. И мы поселились там, где вы нашли опалы… Однако тайна загадочной горы не давала покоя отцу. И однажды, когда мы бродили по этому плато, обнаружили колодец, спустились по веревке, обошли весь подземный город от склада опалов до главного храма со статуей Нефертити. Когда я ее увидел, то оцепенел. Я не встречал другого взгляда, пронзающего каменным безразличием и в то же время исполненного теплотой и самоотверженной нежностью. Лишь у одной живой женщины увидел я этот взгляд — у тебя, Нефертити!
Голос его уже едва слышался, но он не останавливался. Странно, что он все еще был жив, что еще находил силы говорить.
— Выслушай меня! Отец мой не был обыкновенным миссионером. Прежде чем надеть рясу, он изучал египтологию. Для него подземный город оказался сказочной находкой. Он научил меня распознавать иероглифы, познакомил со всей историей Египта. Вместе с ним мы прочитали надписи, оставленные Нефертити и Ахмесом. Вы знаете, что австралийцы — прирожденные художники. Отец мой писал свое исследование, а я переписывал древние надписи, срисовывал фрески и статуи… Очевидно, несчастный хотел ошеломить мир своим открытием. Может быть, он мечтал покорить его, вернуть себе потерянное место в обществе, завоевать место и для своего черного сына. Я еще не знал тогда, какое это проклятье — родиться с черной кожей…
Эхнатон умолк. Голова его упала на грудь.
— Каким бы прекрасным был мир, если бы никто не обращал внимания на цвет кожи!
Он попытался вновь поднять голову.
— Наконец мой отец закончил свой труд. И вот однажды мы тронулись в путь. Путешествовали и пешком, и на верблюдах, и на грузовиках. Наконец прибыли в Мельбурн. Хорошо, что отец догадался спрятать рукопись в дупле, не забыв еще, каковы нравы его племени. Уже у въезда в город нас остановили. Белый отец мог войти в город белых, его черный сын — нет. Полицейский бросил несколько обидных слов в адрес матери и меня. Тогда отец дал ему пощечину. Полицейские набросились на отца. Я кинулся на помощь. Ударил кого-то. И в конце концов мы оба попали за решетку.
Он снова остановился.
— Вы должны это выслушать! Чтобы понять меня, чтобы не судить слишком строго… Там, в тюрьме, умер отец. «Мне стыдно, что я — белый» — это его последние слова. Тогда я сказал инспектору, что хочу видеть профессора Гриффина. Я запомнил, что отец собирался искать именно его, директора Австралийского музея. «Мне ему надо кое-что сказать». «Скажи это мне!» — настаивал инспектор. «Ты не разбираешься в египтологии, — отвечал я. — Я скажу это только ученому». После этих слов он ударил меня кулаком. Когда я пришел в себя, он снова избил меня. Очень легко бить человека, скованного наручниками. И все же мне удалось ударить его головой в живот. Я бросился бежать. В конце коридора увидел большую комнату, стол и за ним — человека. Это был начальник. Я вбежал туда и сказал ему, что ко мне относятся несправедливо. Даже не выслушав меня, он приказал, чтобы меня отвезли в тюрьму. Но я метис — у меня мозг белого и ловкость чернокожего. Я оттолкнул полицейского, сидевшего рядом со мной в грузовичке, открыл дверь, спрыгнул и скрылся в кустарнике…
Он обмяк. Голова бессильно поникла на колени Марии. Она посмотрела на своего брата, словно хотела сказать: «Скончался!» Но жизнь еще теплилась в черном мускулистом теле.
— Я отправился на поиски племени своей матери. Но и они отвергли меня. Однажды вечером я нашел в хижине магическую кость. Племя обрекало меня на смерть. И я сбежал. Преследуемый, словно собака динго, я вернулся в Ахетанон во дворец, к каменным чудовищам, среди которых единственный образ ласково смотрел на меня — образ Нефертити. И я стоял, впиваясь глазами в это лицо. А сердце мое рыдало. Нефертити, казалось, говорила мне: «Чего тебе здесь не хватает? Зачем тебе и белые, и черные? Останься со мной! Стань хозяином этого дворца, славного Ахетанона! Может быть, как раз ты и есть один из моих потомков, вернувшихся после Белой гибели с какого-нибудь острова?» И я поверил выражению гордого ее взгляда. Поверил ей, потому что она была гонима, как и я, и она потеряла свое счастье. И вопреки всему создала новое царство.