Бен фыркнул, она почувствовала его горячее дыхание на своей голове. Саммер запаниковала, быстро схватила часы и поспешно отступила.
Испугавшись, Бен пришел в ярость. Он тут же взвился на дыбы, возвышаясь над ней. Повернувшись, Саммер пыталась нащупать задвижку на двери. Она открыла рот, чтобы закричать, но не смогла издать ни звука. Острая, ослепляющая боль взорвалась в ее голове, и сразу же наступила темнота.
Что-то рассердило жеребца. Гейб улыбнулся, прислушиваясь к неистовому ржанию. Может быть, у той маленькой гнедой кобылки наконец началась течка. Саммер будет довольна.
Распахнув дверь конюшни, Гейб сразу же прошел к стойлу Милашки. Да, у нее все признаки – вертит хвостом, поворачивается задом к выходу, закладывает назад уши. Он осторожно поднял ее хвост. Самый пик течки, как он и подозревал. Надо сказать Саммер.
Как будто прочитав его мысли, жеребец снова заржал.
– Эй, эй, старик, – сказал Гейб. – Похоже, тебе наконец-то повезет.
Даже находясь так близко с течной кобылой, жеребец, казалось, вел себя слишком странно. Он метался вдоль одной стены стойла, избегая другой стороны, как будто там была ядовитая змея или что-нибудь еще хуже. Гейб ускорил шаги, гадая, что же такое могло быть в стойле, что так раздражало лошадь.
При виде Саммер, неподвижно лежащей у самых копыт коня, у него кровь застыла в жилах.
– Эта женщина просто притягивает неприятности, – не обращаясь ни к кому конкретно, жаловался Андерсон, расхаживая взад-вперед по больничному коридору.
Погруженный в свои мысли, Гейб согласился. Сейчас с Саммер была Кристал; через пятнадцать минут он выгонит ее и отправит Андерсона отвезти ее домой. Потом он проведет всю ночь в палате Саммер, надеясь, что она откроет глаза. Мрачный, Гейб вспомнил свой план. Он все-таки сработает. Саммер уедет из Сабина, вернется домой, где будет в безопасности. Он был уверен, что так и будет. Гейб чувствовал, что его сердце разбивается на куски от мысли о том, что неизбежно произойдет.
– Гейб? – Ее голос был хриплым, слабым. Мгновенно проснувшись, Гейб протер глаза и посмотрел на часы. Три часа ночи.
– Как ты себя чувствуешь? – спросил он, положив руку ей на лоб. Ее кожа была гладкой и прохладной на ощупь. Никакой лихорадки.
– Как будто кто-то ударил меня по голове кузнечным молотом. Что случилось?
Как можно спокойнее он рассказал ей о жеребце.
Она попыталась сесть, но безуспешно.
– О Боже. Бен в порядке?
– Бен в порядке. – Ненавидя себя за то, что откладывает неизбежное, Гейб мрачно взглянул на нее и поплотнее укутал ее одеялом. – Тебе нужен отдых. Попытайся заснуть.
– А мои часы?
Гейб покачал головой.
– Ты стиснула их в руке, когда упала. Пришлось разжимать тебе пальцы, чтобы достать их. Они на тумбочке.
– Я рада, – сказала она и закрыла глаза.
Восход солнца положил конец его мучениям. Гейб смотрел на спящую Саммер, стараясь запечатлеть в памяти волны ее волос, нежную выпуклость щеки, совершенный овал лица, и сердце его разрывалось от грусти. Быть благородным оказалось в каком-то смысле проклятием.
Когда она в следующий раз открыла глаза, солнце было уже высоко. Он держал в руке бумаги, которые по его просьбе привез Андерсон. Официальный контракт. Он живо вспомнил ее реакцию, когда в прошлый раз предлагал ей эти бумаги. Казалось, с того момента прошла целая жизнь.
– Гейб. – Произнеся его имя тихим голосом, она указала на кувшин с водой. Со сжавшимся сердцем он налил ей воды. Саммер пила, не отрывая взгляда от Гейба.
– У тебя сотрясение мозга, – сказал он. – И огромный синяк.
Поморщившись от боли, она кивнула.
– Мне прилично досталось. Думаю, я теперь буду держаться подальше от всего, что имеет копыта.
От ее хриплого голоса у него по спине побежали мурашки. Он решительно стиснул челюсти. Она медленно села, глядя на него удивительно проницательным взглядом.
– Ой!
– Как голова? – Гейб знал, что тратит время на банальности, оттягивая момент, когда теплое сияние любви в ее глазах сменится ненавистью.
Она осторожно прикоснулась рукой ко лбу.
– Вроде цела. Думаю, я выживу.
– Хорошо.
– Правда? – Она смотрела на него без улыбки. – Что-то произошло. Ты выглядишь слишком серьезным. В чем дело?
Проклиная ее проницательность, он протянул ей папку.
– Я хочу, чтобы ты еще раз взглянула на это.
Саммер просмотрела первый лист точно так же, как в прошлый раз. Закрыв папку, она лучезарно улыбнулась ему.
– Не начинай это снова. Я думала, мы уже покончили с этим. Ты ведь шутишь, правда?
Он заставил себя не поддаться порыву улыбнуться в ответ.
– Нет. Я не шучу. Я совершенно серьезен. Тебе действительно здесь не место. – Он произнес эти слова неторопливо, наполняя их насмешливым сарказмом, с которым произносил их тогда, в первый раз. – Ты никогда не сможешь жить здесь. Пора признать это и сдаться. Продай мне Бар-Дабл-Эс и возвращайся в Хьюстон.
С болью в сердце он смотрел, как она бледнеет.
– Продать тебе… Гейб, что с тобой?
Решившись, он произнес слова, обрекающие его на жизнь в одиночестве:
– Пора прекратить притворяться, здесь и сейчас. Я не могу это продолжать. Я хочу твое ранчо. Не тебя. А теперь подпиши эти бумаги и возвращайся в Хьюстон, ты должна быть там.
Она как будто съежилась. Смятение затуманило ее глаза, это ранило его в самое сердце.
– Я не понимаю.
Гейб заставил себя рассмеяться – горькое, насмешливое подражание человеку, каким он хотел быть.
– Ты никогда ничего не значила для меня, Саммер. Я хотел только твое ранчо.
– Ты лжешь! – Это был сдавленный, отчаянный крик.
Гейб увидел слезы в ее глазах и понял, что лучше сказать все, что он должен сказать, и поскорее уйти. Он никогда не сможет сделать это, если она заплачет.
– Зачем мне лгать? – Он нетерпеливо выплескивал слова. – Я устал ждать, вот и все. Продай мне ранчо. – Он протянул руку и постучал пальцем по папке. – Подпиши это.
– Нет.
Он сжал кулаки, чтобы скрыть дрожь в руках.
– Почему нет? Тебя здесь ничего не держит, абсолютно ничего. Ты должна жить в Хьюстоне.
С горящими глазами она сбросила папку со своих колен, бумаги рассыпались по всему полу.
– Я буду жить здесь, в Сабине. У меня здесь друзья, Гейб. Настоящие друзья. И моя библиотека, мои лошади, мое ранчо.
Проклиная судьбу, он посмотрел ей в глаза.
– Ты чужая здесь. Ты никому здесь не нужна. – Гейб неторопливо нагнулся, собрал бумаги и, положив их в папку, бросил снова на ее кровать. – Кроме самой себя.
Неестественно прямой, он вышел из палаты.
Бесконечная ночь наконец-то превратилась в серый рассвет. Широко раскрыв глаза, Саммер смотрела в окно, ожидая восхода солнца. Каждый раз, закрывая глаза, она вспоминала слова Гейба, видела его лицо, и ее сердце снова разбивалось на мелкие осколки. Она никогда не думала, что может чувствовать такую боль, гораздо сильнее, чем все боли и синяки после происшествия с Беном. Ей казалось, что из груди вырвали сердце.
Он победил, признала она, чувствуя, будто ледяная рука сжимает ее горло. Она не могла оставаться здесь, так близко к Гейбу, зная, как он к ней относится. Он, несомненно, победил. Как только ее выпишут из больницы, она подпишет его проклятые бумаги и уедет из Сабина. Куда ей ехать отсюда, она не знала.
В полдень Саммер объявили, что она может вернуться домой. Кристал, все еще переполненная своими свадебными планами, приехала, чтобы отвезти ее на ранчо. Саммер пыталась скрыть от подруги свои страдания, но была не в силах изобразить восторг по поводу свадьбы, в которой не будет принимать участия.
– У меня плохая новость, – сказала Саммер, сжав кулаки, чтобы унять дрожь. – Я не смогу быть у тебя подружкой невесты.
Глаза Кристал удивленно расширились.
– Ты, конечно, шутишь?
Саммер опустила голову, ее глаза наполнились слезами.
– Нет. – Она с трудом сглотнула, подавив всхлип. – Я продаю мой дом. Я уезжаю из Сабина.