— Именно это я и хочу сказать, — подтвердил Флеймфанг, приняв спиртное из рук товарища, — Помнишь, я говорил, что узнал обстоятельства смерти Дианы? Кое-кто проговорился, что это сделали вовсе не люди из клана Фантомвулф, а ее собственный отец. Как тебе такое?
Стакан Мумдалла замер в сантиметре от его рта. На лице мужчины отразилось сомнение. В такое действительно трудно было поверить. Убить собственное дитя в погоне за властью — на такое способен не каждый.
Он осушил стакан, и на его щеках почти сразу проступил румянец.
— Мы с тобой с ранних лет знакомы, и я знаю, что ты человек непростой, как и каждый из клана Флеймфанг. Я до сих пор храню многие из твоих секретов. Однако, раньше мне твои мотивы были понятны, а в этот раз все гораздо сложнее. Я не нахожу причин для того, чтобы ты пытался обмануть меня. Возможно, я недостаточно глубоко смотрю, а, возможно, твои слова кажутся столь невероятными как раз потому, что они правдивы. Если бы ты рассказал тоже самое о ком либо другом, я бы точно тебе не поверил. Но Сайрис… Сайрис — человек еще более непростой, чем ты. Мой отец хорошо к нему относился, но лишь потому, что в какой-то степени опасался. Если и есть в мире человек, способный пожертвовать чем угодно ради собственных целей, то это он.
— Так ты мне веришь? — спросил Сэррас, тоже сделав глоток.
— Я сказал, что не вижу твоих мотивов для обмана, — сказал Мумдалл, и в его глазах появился веселый блеск, — Но я вижу нечто другое. Если Фракция победит, скорей всего, для принцессы Лунастеры, это будет означать смерть. Ты хочешь защитить ее любой ценой, верно? Вот вы и оказались с Сайрисом по разные стороны баррикады. Два человека, два Флеймфанга, готовых испепелить все на своем пути ради того, что для них имеет самую большую ценность. И не важно, что это: власть или женщина. Так что ты вполне мог бы предать своего отца и придумать всю эту историю, чтобы склонить меня на свою сторону. Признаться, я бы предпочел вообще не лезть в вашу семейную вражду, но, похоже, у меня нет выбора, ведь в нее втянут мой народ. И раз уж ты предлагаешь быстрый способ прекращения войны и всей этой неразберихи, то я помогу тебе. От части мне даже интересно, чем кончится дело.
Мумдалл закончил свою речь и налил себе еще стакан. Этому великану требовалось выпить ведро, чтобы действительно опьянеть.
— Я рад, что ты помогаешь мне не из-за дружбы, а из-за того, что диктует тебе разум. Ты будешь мудрым правителем, — заметил Сэррас.
— Исходя из твоей логики, мы должны отозвать войска из Лунастеры и атаковать Фракцию? — спросил Мумдалл.
— Достаточно будет убить Сайриса, тогда я смогу возглавить Фракцию и приказать им отступить. Однако, к нему так просто не подобраться.
— Если я правильно тебя понял, он преследует Галатею, — задумался Мумдалл.
— Что ты хочешь этим сказать? Предлагаешь сделать из нее приманку? — возмутился Сэррас.
— У тебя есть предложение получше?
Флеймфанг какое-то время не знал, что ответить. Он посмотрел на дно стакана, будто пытаясь отыскать в нем решение.
— Возможно, и есть.
В двери кто-то постучал, прервав их диалог.
— Должно быть, принесли мне наряд на завтра. Приходи после полуночи, тогда сможем обсудить все без посторонних, — сказал Мумдалл и крикнул прислуге, чтобы входили.
Сэррас покинул его покои и решил прогуляться в окрестностях дворца. Жара как раз сошла на нет, и свежий воздух мог помочь ему принять правильное решение.
Глава 38
Ночь казалась абсолютно спокойной и безопасной. Иллюзия, которую создавал комендантский час. Тишина была результатом страха перед войной, а порядок — лишь хорошо скрываемым хаосом.
Галатея смотрела на крыши Дандо и каменный горизонт стены. Ночью она напоминала венец, надетый на голову великана. Ее дополняли яркие точки света — факелы дежурных, расположенные примерно на расстоянии ста метров друг от друга.
В прозрачном стекле отражался призрачный лик девушки, кажущийся столь же холодным, сколь и само стекло. Она едва повернула голову, услышав приглушенные шаги за дверью.
Сэррас вошел, не сказав ни слова. Он рассчитывал застать принцессу спящей, но вместо этого увидел ее, стоявшей у большого окна, одетой во все то же черное платье. Волосы были распущены и чуть завивались после прически.