— Ну, вот, — продолжал Городулин. — Значит, ищут они, ищут, а тот, который спрятал, по правилам игры приговаривает: «Холодно, холодно… теплее, горячо!..»
Произнеся это, Городулин рванул фикус из горшка: в земле, между корнями, заблестели две маленькие металлические коробочки из-под мятных лепешек.
— Смотри, пожалуйста! — изумился Городулин. — Не разучился играть…
В коробочках лежали бриллианты, припрятанные на черный день.
— Михаил, в чем дело? — спросила у Колесникова жена.
— Прикидывается, что не знала! — разозлился один из сотрудников.
Забрали Колесникова, забрали и его жену.
До передачи дела в прокуратуру Алексей Иванович вел расследование сам. Вызывая Колесникова на допросы, Городулин приносил из буфета чайник, дешевого печенья — в те далекие времена это разрешалось начфином — и разговаривал с подследственным до поздней ночи.
Как это ни покажется странным, Городулин очень верил своему первому впечатлению. Он приучил себя слушать не только то, что говорит арестованный, но и то, каким тоном он произносит слова, как ведет себя при этом, как сидит, какое у него выражение лица.
В Колесникове он прежде всего почувствовал усталость. Равнодушно признавшись во всех грехах, старый вор мечтал только об одном: чтобы выпустили его жену, которая ни в чем не виновата. Доказать ее невиновность он ничем не мог, но Алексей Иванович поверил. А поверив, сделал все для того, чтобы это обосновать. Жену освободили. После суда Городулин зашел к Колесникову в тюрьму и сказал:
— Вернешься, приходи ко мне.
— Не дай бог, — ответил Колесников.
— Придешь, — уверенно сказал Городулин. — Вора из тебя больше не получится, пружинка сломалась. Да и жена будет ждать…
— Обещала, — сказал Колесников.
Он вернулся из лагерей года через четыре. Жена ждала его. Городулин устроил его слесарем на завод: руки у Колесникова были золотые. Первое время Алексей Иванович приглашал его изредка в управление. Это никогда не носило характера проверки или наблюдения, во всяком случае, внешне, для самого Колесникова. Иногда даже Городулин с ним советовался по тем уголовным делам, в которых Колесников слыл когда-то мастаком.
Застав как-то бывшего вора в кабинете Городулина, Федя Лытков повертелся и после ухода Колесникова сказал:
— Если со стороны послушать, как вы разговариваете с ним, то создается впечатление, что вы — закадычные друзья, ей-богу… А между тем, ну что у вас может быть с ним общего? Ведь не можете же вы, в самом деле, его уважать?
— Почему, собственно, не могу?
— Коммунист, подполковник…
И стало вдруг Алексею Ивановичу неприятно оттого, что Лытков не понимает, как он, Городулин, горд и рад, когда ему удается хотя бы одного из сотни воров поставить на ноги, какое это нечеловечески трудное дело, и как он уважительно относится к людям, умеющим переломить себя, уйти навсегда, после долгих лет, из преступного мира. Стало ему так скучно и тошно, что он только буркнул в ответ:
— Сейчас некогда, Лытков. Другим разом поговорим…
А после его ухода Городулин все же думал, что, в общем, Лытков — парень ничего, молод еще, пооботрется, станет помягче к людям и посуровее к подлецам и бросит судить обо всем с налету, с маху, поубавит кичливость.
Когда нынче в кабинет вошел Колесников, Алексей Иванович обрадовался ему. Болел затылок, хотелось отвлечься от этой боли. Антонина Гавриловна сразу бы заметила по его красному лицу и воспаленным глазам, что у него повысилось давление.
— Исповедаться пришел, Алексей Иванович, — сказал Колесников, осторожно усаживаясь на диван.
— Это к попу надо, в церковь.
— Отлучили вы меня, Алексей Иванович, от церкви, — сказал Колесников. — Я теперь туда не ходок…
— Кстати, мне ведь с тобой посоветоваться надо, — спохватился Городулин и, подойдя к своему письменному столу, достал из ящика коротенький ломик. Протянув его Колесникову, спросил: — Как считаешь, ничего фомич?
Колесников повертел ломик, осмотрел расплющенный и копьевидный конец, подбросил в руке, взвешивая металл.
— В наше время лучше делали. Самодельная вещь.
— По-твоему, можно им открыть маленький переносный сейф?
— Да вы что, смеетесь, Алексей Иванович? Какому же дураку вскочит в голову открывать сейф фомичем?!..
— Вот я им то же самое говорю, — сказав Городулин, — а они уперлись…
Колесников тактично не стал расспрашивать, кому это «им», и кто это «они»: ответа бы он все равно не получил. Городулин поставил ломик в угол.
— Да, перебил тебя. Ну, рассказывай.